Дронго прошел к телевизору, взял лежавшую под ним на столике
программу телепередач на текущую неделю. Посмотрел и протянул газету Романенко.
— Взгляните, что показывали по телевизору в полночь,
когда примерно был убит Попов, по пятому каналу в это время на канале
«Культура» передавали концерт Перельмана. Вряд ли он мог заинтересовать Попова
или убийцу. Но не в этом дело. Попов наверняка смотрел другой канал, когда
понял, что убийца пришел с конкретным заданием. Обратите внимание, в программе
подчеркнуты некоторые передачи. В основном спортивные, футбол, а также фильмы.
Судя по кругу его интересов, концерт он точно не смотрел.
Итак, догадавшись, зачем пришел убийца, Попов бросился в
спальню за пистолетом. Убийца последовал за ним и из коридора послал пулю, убив
Попова. Потом вернулся в эту комнату и включил пятую программу. Не потому, что
так любил культуру. А потому, что знал, что пятый канал в ночное время
показывает программы «Телеэкспо» и телевизор будет работать как минимум до
двух-трех часов ночи, создавая иллюзию спокойствия. Очевидно, на большее убийца
не рассчитывал. Из этого можно сделать два вывода. Во-первых, он был уверен,
что здесь появимся мы, поскольку знал уже про наш трюк с Бергманом. Во-вторых,
он человек достаточно образованный, знающий про «Телеэкспо».
Но про наш трюк узнал не убийца, а тот самый главный, который
спланировал всю операцию. Убийца не простой уголовник, недаром, застрелив
Попова, он переключил телевизор на канал «Культура», который работает позже
остальных в будние дни. Вот, собственно, и все.
Романенко переводил взгляд с программы передач на Дронго,
думая о том, что эксперт и в самом деле удивительный человек.
— Расскажи кто-нибудь нечто подобное, я бы не
поверил, — признался он. — Надо передать пульт нашим экспертам. Я
попрошу проверить именно пятую кнопку. Черт побери, Дронго, это феноменально. Вам
не говорили, что у вас компьютерное мышление?
— Боюсь, компьютер не уловил бы связи между работающим
телевизором и несчастной жертвой, — пошутил Дронго.
Галина поднялась со стула, посмотрела Дронго в глаза,
спросила:
— Откуда ты такой взялся? — и выскочила из
комнаты.
— Пусть кто-нибудь из офицеров последит за ней, —
попросил Дронго. Романенко кивнул и вышел. Когда он вернулся, Дронго собирался
звонить по мобильному.
— Боюсь беспокоить Зиновия Михайловича, —
признался Дронго, — он убить меня готов. Наверняка опять его разбужу.
— Мы проверим через информационный центр ФСБ, —
сказал Романенко. — Знаете, у меня просто слов нет!
— Обычная наблюдательность. Если бы бывшие офицеры
наших спецслужб любили классическую музыку, может, не произошел бы весь этот
развал, — заметил Дронго. — Жаль, что мы потеряли и Труфилова, и
Попова. Поэтому все мои рассуждения — это лишь мысли вдогонку. На самом деле у
нас сегодня крайне неудачный день.
— Они убрали всех свидетелей, — вздохнул
Романенко, — всех, кто мог помочь следствию.
— Попов заплатил собственной жизнью за жизнь
Труфилова, — напомнил Дронго. — Я почти уверен, что в Попова стрелял
убийца Труфилова. Может, это и есть высшая справедливость?
Москва. 11 мая
Романенко велел Савину отвезти всех по домам. Дронго опять
сел рядом с Галиной и не мог не заметить охватившей ее апатии. Она с
безучастным видом смотрела в окно и, казалось, не видела ни начавшегося дождя,
ни капель воды на стеклах, ни изредка мелькавших на дороге автомобилей. Дронго
легонько коснулся ее руки.
— Как ты себя чувствуешь?
Она вздрогнула, посмотрела на него.
— Уже лучше, — сказала, горько улыбнувшись, —
спасибо. И за пощечину тоже спасибо. Хотя щека болит до сих пор.
— Тебе нельзя сегодня оставаться одной, —
решительно заявил он.
— Только не говори, что хочешь пригласить меня к
себе, — усмехнулась она.
— Хочу, — сказал он. — Тем более что это
самое безопасное место в городе. Возле дома дежурят сотрудники ФСБ, а в
квартиру без разрешения хозяина трудно проникнуть.
— Значит, приглашаешь меня? — Она произнесла это с
вызовом.
— Приглашаю, — он кивнул, чувствуя, что она вся
напряглась, — но учти, в данный момент у меня в доме две женщины.
Она посмотрела ему в глаза, решив, что он над ней
издевается.
— Какие женщины? Твои знакомые?
— Скорее твои. Это мать и дочь Эдгара Вейдеманиса. Ты
их знаешь. Бабушка и внучка. Им нельзя ночевать в своем доме. Опасно. Пришлось
взять их к себе. Они приехали из Витебска. Завтра операция. Но ты не беспокойся.
У меня четыре комнаты. Будешь спать или в гостиной на диване, или уступлю тебе
свое место в библиотеке.
— У тебя прямо-таки приют для обездоленных
женщин, — сказала она с явным облегчением. — Видимо, тебе нравится
роль утешителя?
— Дело не в этом. На месте Вейдеманиса мог оказаться
кто угодно. Даже я сам. Сколько осталось людей с изломанной судьбой в декабре
девяносто первого, когда страну растерзали на части? Огромную страну,
составляющую одну шестую часть суши?
— И ты всем хочешь помочь? Всем-всем? — спросила
она.
В ее тоне он уловил легкую иронию.
— Не всем, всем помочь невозможно. Кто мне поможет? И
еще тысячам таких, как я? В своей родной стране я превратился в подозрительного
субъекта, раньше работавшего на Центр, сотрудничавшего с международными
организациями через Москву. В Москве я оказался никому не нужным чужестранцем.
Если бы не мои весьма ограниченные способности, о которых вспоминают в
критических ситуациях, я умирал бы сейчас с голоду где-нибудь в снятой квартире
или вынужден был вернуться домой, чтобы охранять там какого-нибудь нувориша.
Такого я просто не пережил бы и умер от разрыва сердца.
— С твоими способностями любая спецслужба мира возьмет
тебя на работу, — сказала Галина.
— В любую я не пойду, — заметил Дронго. —
Настоящий офицер и порядочный человек может присягать только раз: своей стране
и знамени, за которое готов жизнь отдать. Если страны больше не существует, а
знамя повержено, надо либо застрелиться, либо бороться. Присягать вторично,
другому знамени и другой стране — безнравственно.
Савин, слышавший их разговор, обернулся к Дронго:
— Значит, все мы люди непорядочные. Я ведь работал в
прокуратуре Союза.
— Ты работаешь там, где работал, — сказал
Дронго, — тебя не заставляли присягать другому знамени и другой стране. Не
твоя вина, что ты оказался в такой ситуации. Ты занимался расследованием
преступлений и продолжаешь свою работу. К тому же никто не принуждал тебя
менять свои принципы.
— А почему бы вам не устроиться к нам на работу?
— Во-первых, это было бы не-просто. Во-вторых, я сам не
захочу. И в-третьих, я был убежденным противником распада нашей страны, который
принес людям немыслимые бедствия. Порожденное этим распадом зло до сих пор
невозможно искоренить. И еще неизвестно, восторжествует ли когда-нибудь добро.
Знаешь, я ведь был тяжело ранен в восемьдесят восьмом и несколько месяцев
провел на больничной койке. Тогда мне казалось, что я делаю нужное и
благородное дело. Нам удалось предотвратить покушение на жизнь трех
президентов.
