— Мне так не кажется, — сказал Дронго, —
просто я хочу помочь вам в расследовании. Иначе на Ахметове все ваше
расследование и закончится.
— Как закончилось на Попове, — вспомнил
Романенко, — так глупо все получилось. Мы опоздали. Как там Галина?
— Не очень хорошо. Вернее, совсем даже не хорошо. Но
напрасно вы думаете, что на Попове все закончилось. Если я правильно все
рассчитал, на свободе гуляет неизвестный мне, очень опасный убийца, выполняющий
задания неизвестного мне Хозяина. Умного, циничного, беспринципного, способного
мгновенно реагировать на ситуацию и аналитически мыслить. Моя задача обнаружить
его. Скорее всего он является неким связующим звеном между бандитами и
чиновниками. Между уголовниками Чиряева и расхитителями, которых возглавлял
Ахметов.
— И как вы собираетесь его обнаружить?
— Обнаружу, — уверенно заявил Дронго, —
обязательно найду. Мне нужно ваше разрешение на допрос Хатылева. На личную
беседу, скажем так. И на допрос водителя.
— Только в моем кабинете, — предупредил Романенко.
— Разумеется. И еще я должен поговорить с этой
женщиной. Прямо в больнице.
— Это исключено, — сказал Всеволод Борисович.
— Почему?
— Вы представляете, в каком она сейчас состоянии?
Недели две к ней близко никого не подпустят.
— У меня нет двух недель, — возразил
Дронго, — завтра все может решиться. А пятнадцатого начнется война. Если
Чиряев не заплатит, конкуренты начнут истреблять его людей. У нас мало времени,
Всеволод Борисович.
— Она почти без сознания. У вас есть чувство
жалости? — взволнованно спросил Романенко.
— У меня есть чувство долга, — ответил
Дронго. — Если я не поговорю с ней сегодня, завтра может быть поздно. И
для нее тоже. Ведь она чудом осталась жива. Насколько я понимаю, Чиряев вынес
ей смертный приговор. И если мне не удастся поговорить с ней, ее найдут и
убьют.
— Поехали в больницу! — Романенко поднялся. —
С вами невозможно работать. Вы требуете, чтобы я обеспечивал охрану каждому
свидетелю, каждой потенциальной жертве. Но у меня нет ни полномочий, ни людей.
Хватит и того, что я охраняю вас и больного Вейдеманиса.
— Уже четыре, — Дронго взглянул на часы, — я
послал машину за семьей Вейдеманиса. Они собирались к нему в Онкологический
центр. С ними поедет Галина.
— Интересно, зачем вам платить водителю, если вы
практически не пользуетесь своей машиной? Кстати, какая у вас марка?
— «Вольво». Она мне нужна для работы.
— Может быть, послать с ними еще кого-нибудь?
— Не нужно. У палаты дежурит сотрудник милиции, а
остановить Галину сейчас невозможно. Она только и ждет, на ком бы сорвать свою
злость и обиду. Ее сейчас лучше не трогать.
— Ладно, — согласился Романенко, — поехали в
больницу к подруге Чиряева. Или хотите еще что-нибудь осмотреть в квартире?
— Нет, — бросил Дронго, — досыта насмотрелся
на убитых мерзавцев. На обратном пути из больницы хочу заехать в Онкологический
центр, узнать, как закончилась операция Эдгара Вейдеманиса.
Берлин. 11 мая
Тумасов боялся идти к Чиряеву. Он знал взрывной характер
своего подзащитного и с ужасом ожидал реакции на известие о смерти Матвея
Очеретина. Эта новость могла спровоцировать Чиряева на грандиозный скандал.
После чего его освобождение становилось достаточно проблематичным. Но скрыть
такую новость он не мог. Понимал, что в этом случае не доедет до Москвы. Его
убьют прямо в Берлине.
И скрепя сердце он отправился в тюрьму. Главное, чтобы
Чиряев не сорвался. Если о скандале станет известно судьям, они наверняка
заподозрят Чиряева в связях с российской мафией и могут выдать его Москве.
Встретившись с адвокатом в комнате для свиданий, Чиряев
сразу почуял неладное. Криминальные авторитеты, которые большую часть жизни
проводят в зоне, часто бывают хорошими физиономистами, а то и психологами. Они
мгновенно вычисляют подосланных к ним людей, определяют, в какой мере можно
нажать на сокамерника, и с помощью шестерок быстро ломают его, запугивая и
унижая. Если же убеждаются в том, что сломать невозможно, оставляют его в
покое, чтобы не потерять лица перед остальными.
Адвокат уже был у него утром и второй раз явился неспроста.
— Что еще случилось?
— Завтра суд, — осторожно напомнил адвокат.
— Я знаю, знаю. Говори, что произошло?
— Завтра суд, — повторил Тумасов, — и все
зависит от того, как ты себя поведешь. Если сейчас сорвешься, об освобождении
забудь. Ты понял?
— Почему я должен сорваться? — запсиховал Чиряев.
— Неприятные новости из Москвы. Но повторяю, держи себя
в руках. Если не сможешь, поговорим завтра.
— Говори сейчас, — потребовал Чиряев, — я
ничему не удивлюсь. Все выдержу. Говори.
— Только спокойно, — еще раз предупредил
Тумасов, — сегодня утром убили Матвея Очеретина.
Чиряев впился руками в край стула, и лицо его стало медленно
багроветь. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, потом закрыл и наконец
выдавил из себя:
— Как это произошло?
— Подробностей по телефону не сообщили, — Тумасов
видел, что подзащитный на пределе, и решил побыстрее закончить разговор.
— Значит, они и его убили, — тяжело задышал
Чиряев. — Кто тебе позвонил? Толик Шпицын?
— Он. Вместе с ним был Галкин, тот самый, что звонил
мне накануне ночью.
— Что он сказал? — быстро спросил Чиряев,
перебивая Тумасова. — Что он тебе сказал?
— Сказал, что Матвей попал в засаду. И они ждут твоего
решения. Так и сказал, ждут твоего решения.
— В засаду, — повторил Чиряев, помолчал с минуту и
спросил: — Ты уверен, что меня не выдадут Москве?
— Полной гарантии, конечно, нет. Надеюсь, что не
выдадут. Предварительные договоренности есть. У них нет главного свидетеля.
Вместо Труфилова приехал сотрудник ФСБ, кажется, Попов, который будет
свидетельствовать против тебя. Но прямых доказательств у них нет. Разве что
показания твоих людей. Однако в немецком суде не очень-то верят показаниям
бандитов, полученным российскими следователями. Я легко могу исключить их,
объяснив, что показания были получены под давлением или под пытками. В Европе
убеждены, что в России сохранилось судопроизводство времен Ивана Грозного.
— Можно подумать, что это не так, — хмыкнул
Чиряев, вновь обретая способность ясно мыслить. — Думаешь, завтра все
пройдет нормально?
— Шансы достаточно высоки, — снова уклонился от
прямого ответа Тумасов, — разумеется, если не произойдет ничего
непредвиденного.
— Значит, они были вместе? — переспросил
Чиряев, — Шпицын и Шахматист?
