— Обычно люди оправдывают собственную беспринципность
семейными обстоятельствами, — сурово заметил Дронго, — но человек
порядочный не совершит предательства под давлением обстоятельств. В этом я
убежден.
— Придется проверять всех пятерых, — заметил
Романенко, — знали бы вы, как все это неприятно.
— Представляю. Но другого выхода нет. Необходимо
выяснить, каким образом преступники вышли на ваших людей, и искать убийцу.
Говорят, что его многие видели.
— В подобного рода делах труднее всего вычислить
убийцу, — признался Романенко.
— Что делать с Чиряевым?
— Не знаю. У нас в запасе только завтрашний день. Не
думаю, что за такой короткий срок сумею найти факты, способные убедить немецкий
суд выдать нам Чиряева. Просто не знаю, что делать.
В этот момент к ним подошел офицер.
— Вас к телефону, — обратился он к Дронго.
Дронго прошел в комнату сотрудников аэропорта, снял трубку и
услышал недовольный голос генерала Потапова:
— Почему вы не носите с собой мобильный телефон?
— Лорды их не носят. В Англии ими пользуются только
слесари-водопроводчики, чтобы срочно прибыть на вызов, если нужно
отремонтировать туалет.
— Я вас серьезно спрашиваю, — разозлился генерал.
— А я вам серьезно отвечаю. За рубежом я обычно ношу
мобильный телефон. А в Москве нет. Мне можно позвонить домой и надиктовать
сообщение на автоответчик. Кроме того, от мобильного телефона у меня голова
болит. Вы позвонили, чтобы предложить мне купить мобильный телефон?
— С вами невозможно разговаривать, — чуть поостыв,
сказал Потапов. — Вы можете приехать ко мне в ФСБ?
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас, — подтвердил Потапов, —
возьмите машину и приезжайте.
— Что-нибудь случилось?
— Случилось, — ответил генерал. — Жду вас.
Постарайтесь не задерживаться. Это очень важно.
Они были знакомы с Потаповым уже несколько лет. Если генерал
нашел его в аэропорту, значит, случай действительно экстраординарный.
— Буду через полчаса, — ответил Дронго и быстро
вышел из комнаты.
— Вы докладывали кому-нибудь о случившемся? —
спросил Дронго у Романенко.
— Пока не успел, а почему вы спрашиваете?
— В ФСБ уже знают. Звонил Потапов, просит срочно
приехать.
— Сообщение пошло по их каналам, — сказал Всеволод
Борисович, — сейчас здесь будет начальник Московского управления ФСБ —
ведь убили их офицера.
— До свидания, — кивнул Дронго, — вечером
позвоню.
Москва. 10 мая
Они сидели в отдельном кабинете ресторана, куда пускали только
избранных. Один был высокого роста, с зачесанными назад волосами, большими
глазами, крупным носом с горбинкой. Чистое, тщательное выбритое лицо портили
глубокие морщины на скулах, особенно заметные, когда он улыбался. Бросались в
глаза его красивые руки с длинными пальцами, как у музыканта. Это был Георгий
Чахава, один из наиболее известных московских авторитетов. Непонятно, почему
так распорядилась судьба, но среди криминальных авторитетов чаще всего
встречались грузины и русские, представители двух великих народов, подаривших
миру истинных гениев человеческой мысли. Но недаром говорят: в семье не без
урода. Третье и четвертое место среди криминальных элементов занимали армяне и
азербайджанцы.
Сидевший напротив Чахавы был его полной противоположностью. Маленький,
полный, круглолицый и лысый. Он то и дело чесал кончик носа, похожий на пятачок
— видно, разговор для него был нелегкий. Звали коротышку Павлик Комов, по
кличке Чертежник. Он имел несколько судимостей за грабеж и славился тем, что
отлично чертил планы.
— Ты, Павлик, всех нас подвел, — строго
выговаривал ему Георгий, — тебе поручили конкретное дело, дали лучших
людей, но ты ничего не сделал. Тебя ведь просили найти одного человека. Всего
одного. И привезти в Москву. А ты провалил такое в общем-то несложное дело.
Нехорошо, Павлик, очень нехорошо.
— Мы сделали все, что могли, — оправдывался
Павлик, — отправили туда Хашимова. Но он… но они… у него ничего не
получилось.
— Почему? — спросил Георгий. Он не кричал, даже не
повышал голоса, и от этого становилось еще страшнее.
— Не знаю, — пробормотал Павлик, — сам не
понимаю почему. Сначала его ребят в Бельгии убили. Потом всех арестовали.
Сейчас они во французской тюрьме. Мы ничего не понимаем. Пытались связаться, но
установить контакты не удалось. В общем, не получилось.
— И не получится, — ответил Георгий. На столе не
было ни вина, ни закусок. Георгий человек восточный, не мог унизиться до того,
чтобы разделить трапезу со столь ничтожным типом. Поэтому официанты в кабинет
не входили. Тем более что у дверей сидели два боевика, люди Георгия.
— Нам кто-то помешал, — выдавил Павлик.
— Надо было узнать, кто именно, — наставительно
произнес Георгий, — и сказать об этом нам.
— Да, да, конечно, — Чертежник вытер со лба пот.
— В девяносто втором Чиряев силу свою хотел показать.
Узнал имя одного из перекупщиков и полез на него. На хромого Абаскули полез.
Чем это кончилось, ты, Павлик, помнишь. А сейчас он сбежал в Германию. Тебя
просили найти человека, чтобы заставить Чиряева заплатить долги. Теперь,
выходит, ты за него должен платить. Три миллиона долларов. У тебя есть такие
деньги? Или нам посадить тебя на «счетчик» вместо него?
Глаза у Павлика округлились от ужаса. Сумма была
невозможной, немыслимой, невероятной. Даже продав все свое имущество, он не
соберет таких денег.
— Я не думал… я не знал, — бормотал перепуганный
Павлик.
— Ты должен был найти и привезти в Москву
Труфилова, — продолжал Георгий, — но не привез. Мало того, это сделал
кто-то другой. А ведь Труфилов мог заставить Чиряева вернуть долг. Вся Москва
гудела, все ждали, когда Чиряев заплатит. Очень уважаемые люди ждали. Если он
не заплатит, другие тоже не станут платить. Тогда в городе снова начнется
война. Страшная война, Павлик. И первой жертвой будешь ты.
— Мы его найдем, найдем, — бормотал Павлик, —
обязательно найдем.
— Не найдете, — презрительно бросил
Георгий. — Труфилов убит сегодня. В аэропорту. Чиряев работает лучше нас,
хоть и в немецкой тюрьме сидит. Как ты сказал, контакты не удалось установить?
А почему Жене Чиряеву удалось? Да ты вообще ничего сделать не можешь! Или не
хочешь?
— Я узнаю, узнаю, обязательно узнаю, — бормотал
Павлик, холодея от ужаса, — мы все узнаем. Я его достану…
— Поздно, — сказал, как отрезал, Георгий. —
Теперь уже поздно, Павлик. Ничего сделать нельзя.
Чертежник задрожал от страха. Он понял, что подписал себе
смертный приговор.
