Дронго увидел, как Хитченс отвернулся, скрывая улыбку.
Очевидно, он тоже успел изучить характер своего творческого подопечного.
– Может, действительно поехать? – не очень решительно
спросил Мовсани, обращаясь к Хитченсу.
– Обязательно нужно ехать, – кивнул тот.
– Тогда едем, и пусть все знают, что мне плевать на все эти
угрозы и покушения! – выкрикнул Мовсани.
Дронго обошел машину и сел на переднее сиденье рядом с
водителем.
– К дому правительства, – сказал он.
Водитель мягко вырулил на дорогу.
– Кто это был? – спросил Хитченс. – Вы узнали
этого человека?
– Кто-то из местных, который часто ездит в соседнюю южную
страну, – пояснил Дронго. – У нас тоже встречаются фанатики. Ему
сказали, что наш уважаемый режиссер отрекся от своей веры.
– Это я отрекся от веры? – услышав слова Дронго, снова
закричал Мовсани. – Я самый верующий человек в Великобритании. Не
пропускаю ни одной молитвы, ни одного праздника. Даже в день поминовения
убитого внука пророка Хусейна, да славится имя его. В Лондоне почти нет шиитов,
все суннитские мечети, а я езжу на другой конец города в шиитскую мечеть. И это
я неверный? Поворачивайте обратно, я ему покажу.
– Не нужно так волноваться, – посоветовал
Дронго. – Наверно, ему пообещали деньги.
– Фетва была отменена. Никто не заплатит ему деньги, –
крикнул Мовсани, – он просто наивный глупец!
– Может, он сумасшедший, – предположил Дронго. – В
любом случае его уже теперь не отпустят до вашего отъезда. И вам ничто не
угрожает.
Через пятнадцать минут они были у здания дома правительства.
Величественное здание, построенное пленными немцами, которых было много в Баку
сразу после войны. Здание было выстроено буквой «П», обращенной к бакинскому
бульвару. Внутри царили аскетичность и псевдоампир сталинских времен. С одной
стороны, просторные холлы, широкие лестницы, высокие потолки и множество
балконов. С другой – небольшие комнаты для сотрудников министерств и ведомств.
Зато руководители этих учереждений располагались в кабинетах, напоминавших
небольшие футбольные поля. Но самым запоминающимся был кабинет министра
культуры. Находящийся в левом крыле, если смотреть со стороны моря, он был
сделан для хозяина республики, который считался в тридцатые-пятидесятые годы
одним из самых близких друзей Сталина и Берии – Мир-Джафара Багирова. Он был
своеобразным человеком. С одной стороны, аскетом, не позволявшим себе ничего
личного. Когда его сын вернулся раненым с фронта, он не позволил ему долечиться
и снова отправил на фронт, где сын и погиб. Багиров свято верил в революционные
идеалы и много сделал для развития республики. Во время Великой Отечественной
войны именно его железная воля и организаторские способности были залогом
успешной работы бакинских нефтяников. На девяносто процентов армия и тыл
обеспечивались нефтью из Баку. Именно поэтому целью южного наступления Германии
во время летней кампании сорок второго года были кавказские промыслы и Баку, к
которым рвалась немецкая армия. Однако план наступления на юг был провален.
Но Багиров был лично ответственен и за репрессии в тридцатых
и сороковых годах. После смерти Сталина, ареста Берии и прихода к власти
Хрущева он был обречен. Его вывели из кандидатов в члены Президиума, отправили
на малозначащую должность в один из уральских городов, а затем устроили
показательный судебный процесс и расстреляли. Но в памяти людей он остался не
только тираном, но руководителем, при котором был порядок. И наконец, глубоко
порядочным и честным человеком, искренне верящим в идеалы революции. Багиров
копировал стиль работы и поведение своего друга и наставника – Иосифа Сталина.
Когда Сталин направлялся на Тегеранскую конференцию, он приехал в Баку в
последний раз. В город, где прошли самые бурные годы его молодости и где в
Баиловской тюрьме до сих пор есть камера, в которой сидел сам Сталин.
Именно для Багирова строили этот великолепный восьмиугольный
кабинет из красного дерева и других пород ценных деревьев и где была комната
отдыха. Однако Багиров сюда так и не въехал. Он остался работать в старом
здании ЦК, посчитав, что этот шикарный кабинет для него – ненужная роскошь.
Тогда долго решали, кому отдать кабинет. И решили, что наиболее идеальным
кандидатом может стать министр культуры, который будет принимать в нем зарубежных
гостей, исполнителей, деятелей культуры, творческих личностей.
Министр культуры встретил Мовсани в своем кабинете, уже зная
о том, что произошло у отеля «Европа». Он долго и внимательно слушал рассказ
режиссера о случившемся. Из рассказа Мовсани получалось, что он почти лично
обезоружил нападавшего и спас всю группу сопровождавших его людей. Министр
культуры окончил институт иностранных языков и хорошо владел английским.
Поэтому он слушал Мовсани без переводчика, когда тот иногда в порыве увлеченности
переходил с азербайджанского на английский.
Хитченс и Дронго остались в приемной. Там же находились
помощник министра и его секретарь. Вместе с министром на встрече присутствовали
руководитель управления кино и заместитель министра, курирующий эту отрасль.
– Вы видели обрез в руках нападавшего? – уточнил Дронго
у Хитченса, пока они сидели на диване в приемной.
– Да, – тихо ответил тот. – Я сразу подумал, что
это не профессиональный киллер. Это несерьезное нападение, господин Дронго, хотя
переводчика жалко. Пуля была случайная.
– Согласен, – кивнул Дронго. – Поэтому я был
уверен, что Мовсани ничего не угрожает. Но все равно нужно быть осторожнее. Вы
знаете, что у него сегодня встреча с немецким журналистом?
– Питером Зегером?
– Да. Я обязан вас предупредить. Турецкий журналист Омар
Лятиф видел сегодня ночью Зегера в вашем отеле. Поздно ночью.
Хитченс взглянул на Дронго.
– Он был не один, – продолжал Дронго, – рядом с
ним находился какой-то иранец. Я бы на вашем месте отменил встречу с Зегером.
Или присутствовал бы на ней лично. А еще лучше, если вы проверите Зегера, перед
тем как впустить его в номер.
– С журналистами нельзя так обращаться, – заметил
Хитченс.
– Два миллиона долларов, – напомнил Дронго. – Если
фетву не отменили, то это большие деньги. Особенно в период кризиса. Убийце из
Германии не дадут в Баку больше десяти лет. А через пять лет амнистируют. И
смертная казнь у нас давно отменена. Подумайте над этим, Хитченс, я бы на вашем
месте не был столь щепетильным. Можно просто отменить интервью, ссылаясь на
сегодняшнее покушение. Ведь Мовсани неожиданно мог плохо себя почувствовать.
– Это тоже не выход, – возразил Хитченс.
Дронго достал телефон и набрал московский номер своего
напарника и друга Эдгара Вейдеманиса. Услышав знакомый голос, он быстро сказал:
– Срочно найди все, что только можно, на трех журналистов.
Немца Питера Зегера, турка Омара Лятифа и боснийку Саду Анвар. Учти, что
официальную информацию мне уже дали. Мне нужны их статьи, обзоры, интервью,
стиль, пристрастия, связи, позиции. Ты все понял?
