Бакинцы этого никогда не забывали. Его фильмы были наивными
и порой примитивными, но самое главное, что это была одна из самых известных
семей в городе. Родители Юлия Гусмана были не просто врачами. Его отец был
отменным специалистом, и сотни людей были обязаны ему своей жизнью и своими
работающими сердцами. Это тоже все помнили, и уважение в сочетании с любовью к
родителям сделало Юлика легендой этого города. А когда его младший брат, не
скрывая, говорил на встречах с президентами и королями всех мастей, что он
бакинец, семья Гусманов окончательно превратилась в любимцев всего города.
С годами город стремительно менялся. В нем исчезала та
неповторимая аура, которая была в южных городах у моря, когда женщины надевали
цветастые обтягивающие платья, а мужчины ходили в нейлоновых рубашках и
набережная пахла французским парфюмом, перемешивающимся с запахом йода и рыбы.
В этом городе начинали свой жизненный путь Муслим Магомаев и
Таир Салахов. В этом городе родились Мстислав Ростропович и Лев Ландау. В этом
городе начал свое восхождение Гарри Каспаров, дядя которого, композитор Леонид Вайнштейн,
был вместе со своим другом Юлием Гусманом в той незабываемой команде КВН. В
этом городе дружно жили тысячи азербайджанцев, русских, евреев, армян, грузин,
немцев, поляков, лезгин, татар. Здесь никогда не спрашивали национальность и
уважали человека за его профессионализм. Каждая больница или каждый магазин
были символами того или иного человека. Люди ездили лечиться к Агабеку, обедать
у Агарагима или делать покупки у Шахновича. Этот город пережил самые страшные
страницы своей истории в январе девяностого года. И продолжал жить вопреки
вызовам истории и политики, войне и экономике, кризису и отъезду половины
города. Оставшиеся пытались сохранить его традиции, а уехавшие возрождали их в
самых разных точках земного шара – от Канады до Австралии, от Израиля до
Германии, от Америки до Турции.
На фестиваль ожидали и правительственных чиновников. Одним
из первых прибыл министр культуры. Ему по должности полагалось бывать там, где
происходили подобные международные культурные мероприятия. Он прибыл вместе с
начальником управления кинофикации, который нервно озирался вокруг, словно
опасаясь, что к министру бросятся десятки недовольных кинематографистов и
каждый попытается решить свой вопрос именно здесь. Террористов он не боялся,
эта угроза была виртуальной, а вот кинематографистов, которые начнут
жаловаться, вполне опасался. Дело в том, что на фоне глобального экономического
кризиса в мире Азербайджан оставался одной из очень немногих стран, если не
единственной, где финансирование фильмов шло за счет государственного бюджета.
Соответственно «высокая комиссия», полностью подчиненная начальнику управления,
решала, какие проекты принимать, а каким отказывать. Когда объявляют
коллективную ответственность, это всегда означает персональную
безответственность. Разумеется, «высокая комиссия» руководствовалась лучшими
побуждениями гуманитарного, творческого и вообще гуманистического характера в
своих исканиях, отказывая сценаристам и режиссерам, даже самым маститым, в их
праве на получение бюджетных денег на съемку. Помимо всего прочего, это
означало и общую очередь, где даже самые гениальные не имели права ежегодно
получать деньги и снимать свои фильмы. В таких случаях сразу вспоминался
Шариков, который кричал: «В очередь, сукины дети, в очередь!»
Но если вдуматься, то другого пути для выбора лучших
сценариев тоже не было. Руководствоваться мнением одного, пусть даже самого
гениального чиновника было невозможно. В народе еще жил коллективистский дух,
оставшийся от прежних времен, и считалось, что «высокая комиссия» – наилучший
выход для решения подобных вопросов. И хотя все проекты все равно ложились на
стол министра культуры, который в конечном итоге сам определял, стоит ли
финансировать, но он был человеком ответственным и умным, старавшимся не
конфликтовать с кинематографической братией.
Начали подтягиваться другие чиновники рангом пониже. Членов
правительства, конечно, не было. На культурных мероприятиях многие из них
появлялись только тогда, когда на них присутствовал глава государства. Во всех
остальных случаях подобные мероприятия ими игнорировались.
Дронго не увидел, как рассаживали гостей, как суетились
организаторы фестиваля, как опаздывали приглашенные. Вечер начали ведущие
церемонии, которые вопреки общим правилам не стали приглашать на сцену
руководителя кинофестиваля, а сразу перешли к его истории и рассказам о
конкурсных фильмах. Фестиваль должен был открыться фильмом молодого
азербайджанского режиссера Мехрибан Алекперзаде «Обреченные». Она работала до
этого в жанре документального кино, и это был ее первый игровой фильм. Уже сама
эта попытка снять подобное кино вызывала уважение к мужеству молодой женщины,
поднявшей страшную тему прокаженных в своем фильме.
На сцену пригласили творческий состав фильма. О чем-то
веселом говорил автор сценария, строго и назидательно выступала режиссер,
своими воспоминаниями делились художник и оператор. В общем, кинофестиваль
открылся, и все были рады этому обстоятельству.
Знакомые сотрудники службы безопасности уже знали Дронго в
лицо, но и они не пропустили его без приезда специальной группы, которая должна
была в отсутствие режиссера проверить оба номера. Приехавших было шесть
человек. Они привезли диковинную аппаратуру, с которой проверяли комнаты на
предмет обнаружения взрывчатых веществ или подслушивающих устройств. Но их
тщательные поиски были безуспешными. В комнатах было чисто. Дронго, осмотрев
все четыре комнаты, вышел в коридор. Попасть в них можно было только отсюда.
Стоявшие в коридоре четверо мужчин вопросительно смотрели на него. Четверо
вооруженных людей могли гарантировать, что к Мовсани не удастся прорваться
возможному убийце.
Теперь можно было отправляться на открытие кинофестиваля. Он
взглянул на часы. Уже седьмой час. Там наверняка идет фильм, и нет никакого
смысла отправляться в Зеленый театр. Наверно, лучше сразу поехать в
развлекательный центр, в ресторане которого должно состояться открытие.
Учитывая, что организаторам фестиваля придется приложить максимум усилий, чтобы
развести Мовсани с иранской и израильской делегациями и не сажать их за один
стол.
Дронго позвонил своему водителю и попросил его подъехать к
отелю «Европа». Если завтра все будет нормально, то уже послезавтра утром
Мовсани улетит в свой Лондон и они навсегда забудут этого иранского режиссера,
вызвавшего такой переполох одним своим появлением на кинофестивале.
В половине восьмого вечера Дронго уже был в ресторане. Он
обратил внимание, что организаторы, очевидно, получившие строгие указания от
сотрудников Министерства национальной безопасности, поставили планку
металлоискателя при входе в зал, проверяя каждого из прибывающих. Возможно, они
решили просто перестраховаться. Но теперь каждый из вооруженных людей,
прибывших в этот ресторан, должен будет как минимум продемонстрировать свое
оружие, прежде чем пройти в зал. Интересно, кто еще окажется вооружен, кроме
Хитченса, у которого было официальное разрешение на ношение оружия.
Ждать пришлось недолго. Без десяти восемь в ресторан прибыла
оперативная группа сотрудников Министерства национальной безопасности во главе
со строгим полковником, который встал у входа и своим видом словно показывал,
что скорее умрет, чем пропустит вооруженного человека в зал. Затем начали
прибывать гости и приглашенные.
