Полковник и его сотрудники напряженно следили за всеми
присутствующими в зале, особенно за вооруженными людьми, но все было спокойно.
После десяти вечера гости и приглашенные начали подниматься и ходить от стола к
столу, уже не разбирая дипломатических тонкостей и правил этикета. Каждый из
присутствующих хотел обязательно выпить с Рустамом Ибрагимбековым, который
честно обходил все столы, здороваясь, и приветствовал каждого из гостей.
Дронго сидел за одним столом с Мовсани. Он видел, как
напряженно чувствовали себя англичане, во время банкета они все время глядели
по сторонам. Хитченс не пил, он старался контролировать обстановку, Слейтер
иногда позволял себе пригубить рюмку, но тоже старался не пить. Сидевшие в
другом конце зала иранцы дружно игнорировали Мовсани, но тоже не пили, поднимая
бокалы лишь с соком или водой. Рядом с ними посадили иранскую делегацию,
которая с явным сожалением посматривала в сторону посла. Если бы не его
присутствие, некоторые из иранцев с удовольствием позволили бы себе немного
расслабиться, но в присутствии официального лица это было почти немыслимо.
Питер Зегер оказался за одним столом с другими журналистами.
Он был мрачен. Сидевший напротив него Омар Лятиф все время выразительно
посматривал в сторону Дронго, словно угрюмый вид немецкого журналиста
свидетельствовал о его нехороших намерениях. Рядом устроилась Сада Анвар,
которая явилась на банкет в изумрудном платье от Балансиаги. У этой журналистки
явно не было проблем с гардеробом, который покупался отнюдь не на ее журналистские
доходы. Впрочем, кто в наше время одевается на свою зарплату или зарплату
своего мужа? Многие дамы позволяли себе драгоценности или часы стоимостью в
несколько годовых зарплат своих благоверных, но такие «мелочи» никого и никогда
не интересовали. В конце концов, люди умели жить. А министерство налогов не
учитывало подобные украшения или наряды при проверке налогоплатежности того или
иного чиновника.
– Красивая женщина, – услышал Дронго рядом с собой
реплику. Это сказал подошедший Рафик Гусейнов.
– Да, – согласился Дронго. – Интересно, кто ее
пригласил?
– Рустам, конечно. Он встретил ее на недавнем Венецианском
фестивале. Или что-то в этом роде. Ты знаешь, я ему поражаюсь. Уже за
семьдесят, а ему по-прежнему нравятся красивые женщины.
– Мой отец говорил, что настоящая жизнь мужчины начинается
после восьмидесяти. Когда наконец начинаешь понимать женщин и очарование их
красоты. Реагируешь более сознательно и спокойно.
Рафик рассмеялся.
– Наверно, он был прав. Хотя у нас пример Андрона
Кончаловского. Он ведь намного старше Рустама. А у него молодая супруга и
маленькие дети.
– Михалковы в России а Ибрагимбековы в Азербайджане – это
особые случаи. У них не только творческая активность до преклонных лет, но и
жизненная энергия, столь важная для творцов, – согласился Дронго.
Кроме Рустама, в Баку хорошо знали его старшего брата
Максуда и его племянника Мурада. Племянник умудрился взять «Золотого льва» в
Венеции за лучший документальный фильм, автором сценария которого был его
знаменитый дядя.
– Напротив сидит немецкий журналист Питер Зегер, –
показал Дронго. – Ты о нем что-нибудь знаешь?
– Нет, конечно. У нас все знают две наши милые подруги, Лала
и Зема. Вот они действительно знают все. Можешь узнать у них. Твое
здоровье, – он чокнулся с Дронго.
«Здесь можно превратиться в законченного алкоголика», –
подумал Дронго. И хотя разница с Рустамом у него более чем ощутимая, он явно не
дотянет до уровня основателя кинофестиваля, который спокойно опрокидывал рюмку
за рюмкой, обходя все столы. Сказывалась многолетняя практика общений в
писательской и кинематографической среде.
Дронго увидел, как к Мовсани направился Нахимсон. Оба
англичанина тревожно замерли. Не увидеть во внешности Александра Эммануиловича
еврейские черты было просто невозможно, даже англичанам. Нахимсон подошел к
Мовсани вместе с Рафиком, который представил его гостю. Мовсани поднялся,
пожимая руку Нахимсону. После чего российский продюсер и иранский режиссер
отошли в сторону, беседуя о чем-то своем. Оба англичанина поднялись, стараясь
создать нечто вроде стены между всем остальным залом и двумя собеседниками.
Было заметно, как нервничает Слейтер. Все-таки не каждый день иранский режиссер
беседует с евреем-продюсером. Но беседа проходила спокойно, они даже улыбались
друг другу.
Через пять минут Нахимсон закончил свой разговор и они оба
пожали друг другу руки. Было заметно, как нахмурился иранский посол, которому
наверняка доложили, кто именно беседовал с Мовсани. Как дернулся посол Израиля,
который тоже заметил это рукопожатие. Как усмехнулся российский посол. И как
внешне безразлично отреагировала американский посол. На часах был уже
одиннадцатый час, когда в ресторан приехала и английский посол. По непонятному
и символическому совпадению дипломатические миссии США и Великобритании
возглавляли в Баку женщины, очевидно, решившие таким образом продемонстрировать
эмансипацию в мусульманской стране. На самом деле, конечно, ни Государственный
департамент, ни Форин Офис не думали о подобном равноправии. Для обеих столиц
это было в порядке вещей. Если освобождалось свободное место посла и имелся
дипломат, подходящий для работы в этой стране и владеющий одним из нужных
языков, то его назначали, независимо от того, представителем какого пола он
был. В Америке уже давно смеялись над тем, что карьеру лучше всего делать
черной женщине с лесбийскими наклонностями, в таком случае она попадает под
половую, расовую и сексуальную защиту, так как является меньшинством во всех
трех случаях.
В Европе постепенно перенимали подобный опыт равноправия. И
хотя ксенофобские настроения в старой Европе с годами только усиливались, а
ультраправые партии получали в странах Европы все больше и больше голосов,
традиционная европейская толерантность была все еще в моде. Хотя сколько она
могла продержаться, никто не мог даже предположить. Шесть миллионов
мусульман-арабов во Франции и многомиллионная турецкая диаспора в Германии были
очевидными вызовами устоявшемуся образу жизни европейцев, их менталитету,
религии, нравам. Глобализация имела свои не только положительные, но и
отрицательные стороны. Единственным выходом из подобной ситуации оставались
призывы к толерантности и равноправию, ведь исправить ситуацию было уже
невозможно, и европейские страны со всей очевидностью проигрывали в этой
схватке, рискуя через пятьдесят или сто лет потерять свою национальную и
этническую идентичность.
Кто-то из присутствующих предложил тост за дружбу. Пили
стоя, даже делегация Ирана поднялась, хотя они пили минеральную воду и соки.
Женщины, приехавшие в составе делегации, были согласно мусульманскому этикету в
платках, наброшенных на голову таким образом, чтобы закрывать даже длинные
волосы. В отличие от них остальные представительницы мусульманских стран ничем
внешне не отличались от двух женщин – послов самых «демократических» государств
мира.
Женщины-мусульманки из Азербайджана, Турции, Пакистана,
Египта, Боснии были столь же раскованны и красивы, как их коллеги из
христианских стран. Только одна женщина, представлявшая Францию, была в
мусульманском платке. Но она была арабкой из Марселя и выросла в правоверной
мусульманской семье.
