– Не закончится. Но послезавтра я к вам прилечу. Хотя по
понедельникам самолеты «Люфтганзы» не летают. Значит, во вторник.
– Через два дня?
– Да. Ровно через два дня. Утром во вторник. Я прилечу в
Рим, какие бы срочные дела на меня ни пытались взвалить.
– Не загадывай заранее, у тебя всегда срочные превращаются в
очень срочные, а важные – в сверхважные.
– Нет. На этот раз точно прилечу. Уже заказал билет, –
соврал он, сказав эти слова менее убедительным тоном, и она сразу
почувствовала, что он солгал. Может быть, у него чуть дрогнул голос, может,
изменился тембр. Но она почувствовала. И он почувствовал, что сказал последнюю
фразу неубедительно. И сразу понял, что она тоже прочувствовала эту интонацию.
Не задумываясь ни секунды, он быстро добавил.
– Я еще не взял билет, но завтра я его обязательно
выкуплю, – убежденно произнес Дронго и только потом понял, что снова
соврал. Завтра будет воскресенье, и касса в этот день не работает.
– Поразительно, как ты чувствуешь людей, – вздохнула
Джил, – я ведь ничего не спросила.
– По твоему участившемуся дыханию я понял, что ты не приняла
моей последней фразы.
– Нет. Просто ты сказал ее немного другим голосом. Когда
любишь человека, начинаешь чувствовать даже тембр его голоса. Я ведь сразу могу
понять по голосу, как чувствуют себя дети. Даже если они молчат и сидят ко мне
спиной. А ты сразу чувствуешь состояние любого собеседника. Кажется, это про
тебя однажды сказал Эдгар, что ты можешь разговорить памятник. Нет, не так. Он
сказал – ты можешь разговорить и услышать даже памятник.
– У меня такая особенная профессия. Если я перестану
понимать людей, мне нужно будет выходить на пенсию.
– Значит, ты еще в форме, – весело сказала Джил.
– Я обязательно прилечу во вторник утром, – снова
твердо сказал он, – можешь не сомневаться.
– А я не сомневаюсь. Просто каждый раз, когда ты снова
улетаешь, мне становится страшно, что я не успела сказать тебе чего-то самого
важного, самого главного.
Дронго нахмурился. Она говорила ему об этом уже не в первый
раз. Он не знал, как реагировать на подобные признания. Обнаженность чувств
всегда очень опасна. Ведь невольно приходится доверять другому человеку гораздо
больше, чем в обычных условиях, а это всегда чревато разочарованиями и обидой.
И дело не только в том, что предают только свои. Человек, которому ты доверяешь,
может сделать ошибку, допустить оплошность, даже в силу самых лучших побуждений
совершить неверный шаг. Он помнил об этом всегда. И хотя Джил была, пожалуй,
единственным исключением на этой земле, он старался не подставлять даже ее.
– Я прилечу, – в третий раз произнес он как клятву,
перед тем как проститься.
Положил телефон на стол. Неожиданно вспомнил про Саду Анвар
и усмехнулся. Такие чувства этой боснийской красавице просто недоступны. А он
тоже хорош. Если бы сегодня она не брала интервью у Мовсани, то наверняка
оказалась бы в его постели. Как стыдно. «Мы все, мужчины, немного
скоты», – разочарованно подумал Дронго. Он мог поклясться, что никогда в
жизни не изменял своей супруге, и вместе с тем физически уже успел пообщаться с
десятком различных женщин. И хотя он сам ни разу даже не подумал о том, что
можно поменять любую из них или всех вместе взятых на Джил, он сознавал, что
его точка зрения порочна и несовершенна. Можно сколько угодно успокаивать себя
тем, что все мужчины по природе своей не могут принадлежать одной женщине, но
на самом деле это всего лишь развращенность души, привычка к подобному
времяпровождению и особенности темперамента. Он был убежден, что Джил никогда
бы не позволила себе даже подумать о другом мужчине. Несмотря на свои длительные
отлучки, он был в этом абсолютно убежден. Иногда он думал, как бы поступил,
узнай о том, что она нашла другого мужчину. Наверно, спокойно ушел бы, не став
ничего выяснять. Но он был уверен, что подобного конфликта в его жизни никогда
не случится. Допуская собственные физические измены, он не допускал и мысли о
подобном поведении своей супруги.
– Вот так мы и живем, – негромко произнес
Дронго, – обманываем самых близких, лжем по пустякам и в главном, изменяем
им и себе. Вот так мы и живем, – повторил он.
И в этот момент раздался телефонный звонок. Он вздрогнул.
Это был не городской телефон, а его мобильный, номер которого знали очень
немногие люди. Поэтому он с опаской посмотрел на телефон и взял его, чтобы
ответить.
Глава 15
– Добрый вечер, – услышал он знакомый голос и
сразу успокоился. Это был Эдгар Вейдеманис.
– Здравствуй, как у тебя дела?
– Я все проверил, – коротко сообщил Эдгар, – хотя
все трое названных тобою журналистов не относятся к журналистской элите. И
вообще непонятно к кому относятся.
– Уже интересно. Просмотрел их статьи?
– Некоторые из них я выбрал и послал тебе на электронный
адрес. Можешь сам почитать. Я выбирал статьи, которые были в переводе на
английский. Но на турецком языке я читать не умею, если захочешь, то сам
посмотри. А вот немецкие статьи Зегера я прочитал.
– Ну и какое впечатление?
– Радикальный анархист с каким-то мрачным уклоном. Убежден,
что европейская цивилизация доживает свой век и скоро погибнет. Очень резко
критикует правительство Меркель. Особенно за поддержку американского курса. Он
против единой валюты и единой Европы, все время ругает чиновников из Брюсселя.
Такой тип журналистского хулигана. Непонятно, почему его пригласили в Баку на
кинофестиваль. В Берлине он писал о фестивале, но в основном о политической подоплеке
всех фильмов, представленных на последнем Берлинском фестивале. Ты ведь знаешь,
что из всех кинофестивалей Берлинский самый политизированный.
– Раньше он был на стороне зеленых, а когда Йошка Фишер стал
вице-канцлером и министром иностранных дел, перешел к леворадикалам, –
сообщил Дронго.
– Это сразу чувствуется по его статьям. Раньше он еще
пытался себя сдерживать, хотя я не нашел его статей двадцатилетней давности.
Наверно, тогда писал под псевдонимом.
– Что дальше?
– Этот турок настоящий графоман. Я прочитал несколько
переводов его статей на английском и немецком. Глупые рассуждения, общие фразы,
повторяющиеся сентенции. Ничего особенного. Таких журналистов в любой заурядной
газете сколько угодно. Во всяком случае, ничего особенного я не нашел. Может,
он чей-то родственник или знакомый и поэтому его держат в этой известной
турецкой газете. Или удачно женился. У турков практикуется такой способ
карьеры.
– Он сейчас практикуется у всех «цивилизованных
народов», – пошутил Дронго.
– Значит, его взяли в газету по протекции. Очень примитивный
стиль и никаких особенностей мысли. Во всяком случае, так видно из переводов.
Возможно, он по-турецки пишет гениально, мне трудно судить. Можешь сам оценить,
я послал тебе и его статьи в оригинале.
