Дронго продолжал стучать. Он обернулся к стоявшим за его
спиной людям.
– Нужны ключи и от соседнего номера, – убежденно
произнес он, – наверняка там что-то случилось.
– Сейчас принесу и вторые ключи, – пообещал Эмиль
Сафаров, выбегая из номера.
– Наверно, сначала убили этого немецкого журналиста, а потом
прошли в другой номер и убили английского телохранителя, – рассудительно
сказал кто-то из стоявших в номере.
– Не нужно гадать, – резко прервал его Дронго. –
Сейчас приедут сотрудники прокуратуры, и они все проверят на месте. Не нужно
пока ничего говорить.
Он не успел закончить фразы, когда дверь открылась. На
пороге стоял Хитченс. Он успел переодеться. Был в голубой рубашке и светлых
брюках. На нем была подмышечная кобура, в которой находился пистолет.
– Что произошло? – ровным голосом спросил он. – Я
услышал ваши голоса и открыл дверь.
– Она была закрыта с вашей стороны, – уточнил Дронго.
– Да, – кивнул Хитченс, – хотя я ее никогда не
закрывал.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Что здесь произошло?
– Я вам стучал. Разве вы не слышали?
– Нет. Я был в ванной. Простите меня, но я был в ванной
комнате, находящейся в другом конце, рядом с моей спальной. Я ничего не слышал.
– Пройдите и посмотрите, – предложил Дронго.
Хитченс медленно прошел. И вернулся через минуту, даже не
изменившись в лице.
– Это Питер Зегер, – спокойно сказал он.
– Я его тоже узнал, даже в таком состоянии, – заметил
Дронго, – и вы ничего не слышали?
– Нет. Ничего. Мы приехали давно, но я чувствовал себя не
очень хорошо. У нас есть специальное лекарство, которое принимают в случае...
когда начинается диарея, вы меня понимаете?
– Переели, – усмехнулся Дронго. – Наверно,
смешивали разные сорта мяса.
– Возможно, – согласился Хитченс. – Непривычная
еда. Но дело даже не в этом. Они все употребляли спиртное. А мне наливали такую
белую соленую жидкость без алкоголя.
– Айран, – догадался Дронго. – Теперь понятно,
почему ваше лекарство не очень действовало. Жирный айран.
– Это такой тип вашего йогурта, только очень соленый и более
водянистый. В общем, я чувствовал себя не совсем нормально, – признался
Хитченс, – и поэтому не мог слышать, как вы стучитесь ко мне в дверь.
– Кто-то закрыл дверь с вашей стороны, – сказал
Дронго, – затем пришел в номер Мовсани и нанес удар по голове несчастного
журналиста.
– В таком случае этого убийцу легко вычислить, –
предположил Хитченс, – достаточно опросить дежурных охранников и узнать,
кто последним входил в этот номер.
– Не совсем, – возразил Дронго. – Дело в том, что
мы были в коридоре, когда несчастный звал на помощь. Мы слышали его крики,
которые затем стихли. Значит, убитый и убийца были в этом номере, когда мы
послали за ключами. С тех пор мы никуда не отлучались.
– Что вы хотите сказать? – нахмурился Хитченс. –
По-вашему, получается, что никто не мог убить Зегера?
– Никто не выходил ни из вашего номера, ни из номера
Мовсани, – продолжал Дронго, – я лично находился в коридоре и могу
засвидетельствовать этот факт. Со мной был еще один сотрудник полиции и сам
Мовсани. Мы слышали крики о помощи, а затем мы открыли дверь вторым ключом и
нашли Зегера убитым. В этом номере больше никого не было. В вашем были только
вы. Выводы можете сделать сами.
Хитченс усмехнулся, показал на оружие.
– Господин Дронго, я уже столько лет работаю в нашем
ведомстве, что мне уже давно не нужна эта игрушка. Чтобы убить человека, мне
достаточно пальцев одной руки. И я бы не стал применять ни оружие, ни этот
тяжелый торшер. Надеюсь, что в этом вы не сомневаетесь?
– Не сомневаюсь, – кивнул Дронго, – как не
сомневаюсь и в том, что вы не были в этой комнате. Но тогда кто и как убил
Зегера? В сверхъестественную силу я не верю. Двери были закрыты, и мы их сами
открыли. С вашей стороны двери тоже были закрыты. Тогда куда исчез убийца? Вы
думаете, что он открыл окно и выпрыгнул с девятого этажа?
В комнату вбежал Эмиль Сафаров. У него были ключи от второго
номера. Он тяжело дышал.
– Вот этот молодой человек дежурил в коридоре, –
вспомнил Хитченс. – Достаточно допросить его, и мы все узнаем.
– Хватит, – неожиданно закричал Мовсани, – у меня
в номере убили человека! Моего гостя, который шел ко мне на интервью. Наверно,
перепутали со мной. Что мне теперь делать? Где спрятаться? Куда бежать? Я
немедленно уезжаю в аэропорт.
– Самолет вылетает только утром, – напомнил Хитченс.
– Мне все равно, – дернулся Мовсани. – Уже находят
труп в моей спальне. В следующий раз это будет мой труп. За два дня два
покушения. С меня достаточно. Я собираю вещи и уезжаю. Лучше проведу ночь в
охраняемом аэропорте, куда убийца не доберется, чем останусь в этой комнате с
трупом.
– Пройдите в мой номер, – предложил Хитченс. – Мы
обязаны остаться, чтобы ответить на вопросы сотрудников прокуратуры.
– На сколько остаться? На день, на два, на десять? –
закричал Мовсани.
Он выбежал в соседний номер и, усевшись за столом, принялся
кому-то звонить.
– У него истерика, – тихо проговорил Эмиль
Сафаров. – Наверно, убийца действительно перепутал. Но там никого не было,
честное слово, никого.
– Я тебе верю, успокойся, – посоветовал Дронго. –
Через несколько минут здесь будет полно всякого начальства. Поэтому успокойся и
вспомни все как было. Итак, кто последним был на этом этаже? Только точно.
– Последним... последним... – Было заметно, как он
нервничает.
– Последним был турецкий журналист, – неожиданно сказал
сотрудник полиции, который дежурил в паре с Сафаровым, – я его запомнил.
Он говорил по-турецки.
– Вы пустили его в номер? – спросил Дронго.
– Да. Он сказал, что идет к господину режиссеру, а мы знали,
что там находятся его английский телохранитель и другой корреспондент, –
пояснил офицер полиции.
– Ничего не понимаю. Давайте по порядку. Кто пришел
последним?
– Турецкий журналист, – нервно ответил офицер полиции,
понимая, что каждое его слово будет проверено несколько раз и в случае любой
неудачи он гарантированно вылетит из органов.
– Когда он пришел?
– За две минуты до вашего появления.
– Что было дальше? Он прошел по коридору. Что он сказал?
– Он сказал... Он поздоровался по-турецки. Сказал «Мерхаба»,
и я понял, что это турок, – ответил офицер. У него было скуластое лицо,
узкие глаза, припухшие веки. Очевидно, он был выходец из казахской зоны,
представители которой резко отличались от остальных азербайджанцев. В них было
больше азиатских черт. Считалось, что они наследники кипчаков.
