Когда мы подходили в дверям, Мовсани сунул руки в карманы. Я
думаю, что там был пульт, с помощью которого он включал свою аппаратуру. Дверь
была закрыта, и я видел, как он удивился. Что было потом, вы уже знаете.
Мовсани оказался единственным человеком вне подозрений. Но я ведь эксперт по
преступности и могу засвидетельствовать, что, когда мы вбежали в спальню, на
полу находился убитый человек, кровь которого уже высохла и превратилась в
темную корочку. Так не бывает, когда человека убивают несколько секунд назад.
Это была ошибка Мовсани.
– Но зачем? Зачем господину Мовсани убивать этого
журналиста? – не выдержал Слейтер. – У вас опять какие-то дикие
теории, господин Дронго.
– Это не теории. Я полагаю, что Питер Зегер сумел точно
выяснить, что режиссер Хусейн Мовсани является вымышленной фигурой в
кинематографическом мире. Конечно, он снимал свои фильмы и даже получал премии
в номинациях за картины, снятые в молодые годы. Но все это давно прошло. Чтобы
привлечь к себе внимание, ему нужен был статус обреченного изгнанника, а здесь
ему очень помог один из высших священнослужителей Ирана, который оказался
личным врагом их семьи. В ответ на фильм он объявил свою фетву и назначил
награду в два миллиона долларов. Но в иранском руководстве отлично сознавали,
что второй приговор творческому деятелю, да еще с подобной наградой,
окончательно подорвет все шансы Ирана считаться цивилизованным государством.
Отменить фетву, вынесенную Салману Рушди, они не могли, ведь ее вынес сам
основатель государства Аятолла Хомейни. А вот отменить фетву в отношении
Хусейна Мовсани они могли, что и сделали, заодно отменив и награду за его
голову. Именно этим объясняется такая смелость нашего друга, решившего приехать
на фестиваль в южный город. И его решение – остаться здесь, несмотря на два
выстрела из обреза Рагима Велиева, который наверняка не связан ни с какими
спецслужбами, а действовал только в силу своего темного подсознания. Мовсани
давно готов был к сотрудничеству со своей бывшей родиной и требовал полной
отмены всех возможных санкций против него.
– Это неправда! – закричал Мовсани.
– Это правда, – произнес женский голос. Все повернулись
в ту сторону, откуда он раздался. На пороге стояла Сада Анвар. Она стерла
косметику и как будто сразу постарела на несколько лет. Увидев ее, Мовсани
замер, не решаясь больше ничего сказать.
– У вас нет доказательств, – рассудительно сказал
кто-то из высоких чиновников. – Все это ваши измышления, которые не
являются доказательствами.
– Вы не имеете права обвинять нашего гражданина, базируясь
только на показаниях вот этой особы, – показал в сторону Сады Анвар
поднявшийся с места Слейтер. – Я думаю, госпожа Анвар, что наши издания
еще рассмотрят вопрос о сотрудничестве с вами. Если вы можете безосновательно
обвинять нашего гражданина в совершении тяжкого преступления, то должны будете
ответить за это в английском суде. Помните об этом.
– У меня есть доказательство, – сказал Дронго, доставая
диктофон. – Дело в том, что Зегер, пришедший на интервью с Мовсани, должен
был выключить свой диктофон, так как никакого интервью, собственно, и не было.
Ведь они говорили совсем о другом. Но Зегер записал этот разговор на второй
диктофон, и теперь все могут его услышать.
Он достал записывающее устройство и включил его. Зазвучал
голос Питера Зегера:
– А теперь, господин Мовсани, мы побеседуем об интересующих
нас вопросах. Если разрешите, я начну с главного...
– Хватит, – закричал Мовсани, вскакивая со своего
места, – никто не давал вам права надо мной издеваться! Да, это я его
убил. Он все пытался вытащить из меня все эти подробности отмененной фетвы. Ему
рассказали об этом, и он собирался обо всем напечатать. Это я его убил. И убью
каждого, кто попытается меня обвинять. Хватит надо мной издеваться.
Дронго заметил, как переглянулись Слейтер и Хитченс.
– Господин прокурор, – обратился Дронго к
присутствующему в зале заместителю прокурора республики, – насколько я знаю,
у господина Мовсани нет дипломатического паспорта. У него паспорт гражданина
Великобритании. И на этом основании вы можете его временно задержать, а затем
после решения суда предъявить ему обвинение в убийстве немецкого гражданина
Питера Зегера.
– Мы потребуем депортации нашего гражданина на
родину! – сразу крикнул Слейтер. – Он может отбывать наказание и в
нашей стране, согласно договоренностям между нашими странами.
Что-то крикнул немецкий дипломат. Все поднялись, закричав
одновременно. Хитченс с каким-то необыкновенным презрением смотрел на Мовсани,
словно спрашивая, каким образом ему могли доверить миссию по охране такого
ничтожества. Зема протиснулась к Дронго.
– Получается, что он убийца, – торопливо произнесла
она, – какой ужас. Даже не представляю, что теперь напишут наши газеты!
Дронго держал в руках диктофон. Неожиданно наступила тишина.
Все слушали хриплый шорох, раздававшийся из записывающего устройства. Конечно,
Зегер все отключил и ничего не записал. Но после признания Мовсани это уже не имело
ровным счетом никакого значения. Хриплый шум пустой магнитофонной ленты звучал
приговором режиссеру Мовсани.
Эпилог
Через несколько дней в кабинете министра культуры раздался
телефонный звонок. Звонил тот самый телефон кремового цвета. Министр был в кабинете
один и поэтому быстро взял трубку.
– Добрый день, – услышал он нежно-ласковый голос Дамы.
– Добрый день, – быстро произнес он.
– Вы знаете, что произошло? – высоким фальцетом
спросила она. – Наш всемирно известный гость оказался просто мошенником.
Нет, даже не мошенником, а еще и убийцей. И мы принимали такого типа как самого
почетного гостя нашего кинофестиваля. Я думаю, что нам нужно сделать выводы.
– Обязательно.
– Вы подумайте над этим. И еще мне рассказали, что там очень
активно проявил себя какой-то наш бывший земляк с такой интересной кличкой.
Думба или Друнга.
– Дронго, – подсказал министр.
– Да, наверно, Дронго. Может, он и хороший специалист, я не
хочу ничего решать, но пусть лучше такие типы работают в других местах. Нам не
нужны лишние осложнения. Вы знаете, что посольство Великобритании подало
официальный протест. Теперь Германия тоже подает протест. Иран заявил, что не
имеет к этим событиям никакого отношения. Нужно сделать так, чтобы этот Дронго
больше никогда не появлялся у нас. Ни на кинофестивалях, ни в качестве любого
другого официального лица. Пусть приезжает как частное лицо. Так будет лучше
для всех, в том числе и для него.
