На этот раз Мэри увидела его лицо, и это заставило ее вскрикнуть от изумления, забыв об осторожности, к которой она себя приучила.
Под нею во дворе стоял Джем Мерлин. Девушка тут же открыла окно и высунулась. Она, наверное, окликнула бы его, но Джем знаком велел ей молчать. Он вплотную подошел к стене, обогнув крыльцо, которое иначе заслонило бы Мэри от него, рупором приложил ладони ко рту и прошептал:
— Спуститесь вниз и отоприте мне дверь.
Она покачала головой.
— Я не могу этого сделать. Меня заперли здесь, в комнате.
Джем в замешательстве уставился на нее, явно озадаченный, и оглядел дом, как будто тот мог сам предложить ему какое-нибудь решение. Он провел руками по шиферным плиткам, нащупывая ржавые гвозди, по которым когда-то давно вился плющ; они могли бы послужить ему кое-какой опорой. Джем мог бы дотянуться до черепичного навеса над крыльцом, но там не за что было ухватиться, и он просто болтал бы ногами в воздухе.
— Принесите одеяло с кровати, — тихо сказал он.
Мэри сразу поняла, что он имеет в виду, и привязала один конец одеяла к ножке кровати, а другой спустила в окно, и он повис у парня над головой. На этот раз Джему было за что ухватиться, и, подтянувшись к покатому навесу над крыльцом, он смог втиснуться между ним и стеной дома, цепляясь ногами за плитки, и таким образом залезть наверх, на один уровень с ее окном.
Он оседлал навес, и его лицо оказалось совсем близко, а одеяло болталось рядом. Мэри боролась с оконной рамой, но ее усилия были тщетны. Окно открылось всего лишь на фут, не больше; Джем не смог бы попасть в комнату, не разбив стекло.
— Придется говорить с вами отсюда, — сказал он. — Подойдите поближе, чтобы я мог вас видеть.
Мэри опустилась у окна на колени, и они с минуту смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Вид у него был изнуренный, глаза ввалились, как у человека, который давно не спал и очень устал. Возле губ появились морщины, которых Мэри раньше не замечала, и Джем больше не улыбался.
— Я должен перед вами извиниться, — сказал он наконец. — Я бросил вас в Лонстоне в Сочельник без всяких объяснений. Можете простить меня или нет — как хотите; но причину этого я не могу назвать. Очень сожалею.
Эта грубость не шла ему; казалось. Джем сильно переменился, и перемена девушке не нравилась.
— Я волновалась о вашей безопасности, — ответила она. — Я шла по вашим следам до «Белого Сердца», а там мне сказали, что вы сели в экипаж с каким-то джентльменом, и всё; что вы ничего не просили передать, ни слова объяснения. Там, у камина, стоял барышник, который разговаривал с вами на базарной площади, со своей компанией. Это были ужасные люди, очень странные, и я им не поверила. Я боялась, не обнаружилось ли, что пони краденый. Мне было плохо и страшно. Я вас ни в чем не виню. В конце концов, это ваше дело.
Мэри была задета его поведением. Она ожидала чего угодно, только не этого. Когда девушка увидела Джема во дворе, за окном, она думала, что любимый человек пришел к ней ночью, потому что хотел ее увидеть. Его холодность охладила страсть Мэри, и она тут же ушла в себя, надеясь только, что Джем не увидел полнейшего разочарования на ее лице.
Он даже не спросил Мэри, как она добралась обратно в ту ночь, и его безразличие ошеломило ее.
— Почему вас заперли в комнате? — задал он вопрос.
Девушка пожала плечами, и голос ее прозвучал равнодушно и уныло:
— Мой дядя не любит соглядатаев. Он боится, что я буду слоняться по коридору и натыкаться на его секреты. У вас, кажется, точно такая же нелюбовь к назойливости. Спросить вас, почему вы здесь сегодня ночью, наверное, было бы оскорблением?
— Ах, язвите, сколько хотите, я это заслужил. — Джем внезапно вспыхнул. — Я знаю, что вы обо мне думаете. Когда-нибудь я смогу вам все объяснить, если только вы не окажетесь вне досягаемости. Станьте хоть на минуту мужчиной и пошлите к черту вашу уязвленную гордость и ваше любопытство. Я иду по зыбкой почве, Мэри, один неверный шаг — и мне конец. Где мой брат?
— Дядя сказал нам, что всю ночь проведет в кухне. Он чего-то боится, или кого-то. Окна и двери заперты, и у него ружье.
Джем грубо захохотал.
— Не сомневаюсь, что он боится. Пройдет всего несколько часов, и он еще больше испугается, смею вам сказать. Я пришел повидать Джосса, но если он сидит там с ружьем на коленях, я могу отложить свой визит до завтра, когда тени рассеются.
— Завтра может быть слишком поздно.
— О чем это вы?
— Он намерен покинуть трактир «Ямайка», как только стемнеет.
— Вы говорите правду?
— Зачем мне вам лгать сейчас?
Джем замолчал. Эта новость, очевидно, застала его врасплох, и он ее обдумывал. Мэри наблюдала за парнем, мучимая сомнениями и нерешительностью; теперь ею снова овладели ее прежние подозрения. Это Джем — тот посетитель, которого ждет ее дядя, а значит, ненавидит и боится. Он — тот человек, который держит в руках нити жизни ее дяди. Насмешливое лицо разносчика снова встало перед ней, и она услышала его слова, которые вызвали у трактирщика такую вспышку ярости: «Послушай-ка, Джосс Мерлин, тобой командует кто-то другой?» Человек, чей ум поставил себе на службу силу трактирщика; человек, который прятался в пустой комнате.
Мэри снова вспомнила смеющегося, беззаботного Джема, который привез ее в Лонстон, который держал девушку за руку на базарной площади, целовал ее и обнимал. Теперь он был мрачен и молчалив, лицо его скрывала тень. Мысль о двойственной личности беспокоила ее и путала. Сегодня Джем казался ей незнакомцем, поглощенным некоей мрачной целью, которой она не могла понять. То, что она предупредила его о предполагаемом бегстве трактирщика, было ошибкой с ее стороны; это могло разрушить все ее планы. Что бы Джем ни сделал или ни собирался сделать, был ли он лживым и вероломным убийцей людей, или нет, все равно она любила его (наша плоть слаба) и должна была предупредить.
— Вы бы лучше позаботились о себе, когда увидите брата, — сказала Мэри. — Дядя настроен опасно: теперь всякий, кто захочет помешать его планам, рискует жизнью. Я говорю вам это ради вашей безопасности.
— Я не боюсь Джосса и никогда не боялся.
— Может быть, и нет; но что, если он вас боится?
На это Джем ничего не сказал, но, внезапно наклонившись, посмотрел девушке в лицо и дотронулся до царапины, которая тянулась у нее ото лба до подбородка.
— Кто это сделал? — резко спросил он, обратив внимание также и на синяк у нее на щеке.
Помедлив, Мэри ответила:
— Я получила их в Сочельник.
Его глаза сверкнули, и ей сразу стало ясно, что Джем все понял и знал о том вечере, и именно поэтому он сейчас здесь, в трактире «Ямайка».
— Вы были с ними на берегу? — прошептал он.
Мэри кивнула, внимательно наблюдая за ним, не решаясь говорить. Джем громко выругался и, подавшись вперед, разбил кулаком окно, нимало не заботясь о том, что разбитое стекло зазвенело и кровь тут же хлынула из его руки. Теперь Джем без труда влез в комнату и оказался рядом с Мэри прежде, чем она поняла, что он сделал. Он подхватил ее на руки, отнес на кровать и уложил; с трудом нашарив в темноте свечу, он зажег ее, вернулся к кровати и опустился рядом на колени, освещая девушке лицо. Он водил пальцем по синякам на ее шее, и когда она вздрогнула от боли. Джем коротко вздохнул, и опять Мэри услышала, как он выругался.
