– Я надеюсь, что Гарри наконец одумается и вернется в Корнуолл. Он должен защищать свои владения, а не прожигать жизнь в Лондоне.
– Он живет в Лондоне не первый год, и с владениями пока ничего не случилось.
– Не имеет значения. Нам дорог сейчас каждый лишний человек. Я вообще не понимаю, как это он, зная, что на побережье бесчинствуют пираты…
– О пиратах я ему уже писала.
– Очевидно, недостаточно убедительно. Если бы он до конца осознал, какая беда нависла над нашим краем и какой опасности подвергается его супруга, он ни на минуту не задержался бы в Лондоне. Будь я на его месте…
– Вы не на его месте, сударь.
– Будь я на его месте, я не отпустил бы вас сюда одну. Без присмотра мужа женщина легко может потерять голову.
– Хорошо, если только голову…
– Повторяю, женщина легко может потерять голову, когда ей угрожает опасность. Сейчас вы, конечно, храбритесь, но стоит вам остаться один на один с пиратом, и вы обязательно разрыдаетесь или упадете в обморок – знаю я эти женские штучки.
– Да-да, вы правы, я обязательно разрыдаюсь.
– Я не стал распространяться при жене – ей вредно волноваться, – но до нас с Юстиком дошли кое-какие печальные слухи.
– В самом деле?
– Некоторые местные женщины… э-э-э… как бы это выразиться… одним словом, попали в беду.
– Что же с ними случилось?
– Народ тут у нас скрытный, лишнего слова не вытянешь. Тем не менее нам стало известно, что эти женщины – все они живут в окрестных деревнях – пострадали от рук пиратов.
– По-моему, не стоит придавать этому большого значения.
– Почему же?
– А вдруг выяснится, что они не только не пострадали, а, наоборот, получили немалое удовольствие? Трогай, Уильям.
Она кивнула ему на прощанье и с улыбкой помахала из окошка затянутой в перчатку рукой.
Карета прокатила по длинной аллее, миновала ухоженную лужайку с павлинами, парк с оленями и выехала на большую дорогу. Дона сняла шляпу и принялась обмахиваться ею, поглядывая на прямую спину Уильяма и посмеиваясь про себя.
– Ах, Уильям, я вела себя ужасно.
– Я так и предполагал, миледи.
– В гостиной было невыносимо душно, а леди Годолфин к тому же приказала закрыть все окна.
– Представляю, как вы мучились, миледи.
– А гости! Один скучней другого.
– Охотно верю, миледи.
– Еще чуть-чуть, и я наговорила бы им грубостей.
– Хорошо, что вы все-таки удержались, миледи.
– Я познакомилась с неким Юстиком и неким Пенроузом.
– Вот как, миледи?
– Оба порядочные зануды.
– Да, миледи.
– Впрочем, это неважно. Главное другое – они, кажется, о чем-то пронюхали. Среди гостей только и разговоров было что о пиратах.
– Да, миледи, я слышал, что сказал его светлость, усаживая вас в карету.
– У них есть какой-то план. Они хотят объединиться и угрожают всех перевешать на деревьях. А самое главное, они догадались о реке.
– Рано или поздно это должно было случиться, миледи.
– Как ты думаешь, твой хозяин знает об опасности?
– Наверное, знает, миледи.
– И все-таки не покидает ручей?
– Да, миледи.
– Он задержался почти на месяц. С ним и раньше такое случалось?
– Нет, миледи.
– На сколько же он останавливался здесь обычно?
– Дней на пять-шесть, миледи.
– Как быстро бежит время! Может быть, он просто забыл, что пора уплывать?
– Может быть, миледи.
– Знаешь, Уильям, я уже неплохо разбираюсь в птицах.
– Я заметил, миледи.
– Я научилась различать их по голосам и даже по полету.
– Это большое достижение, миледи.
– А если бы ты видел, как я управляюсь с удочкой!
– Я видел, миледи.
– Твой хозяин – прекрасный учитель, Уильям.
– Вы правы, миледи.
– Как странно, до приезда в Нэврон я совершенно не интересовалась птицами и никогда не держала удочку в руках.
– Действительно странно, миледи.
– Впрочем, нет… интерес, пожалуй, был, вот только разжечь его было некому, понимаешь?
– Еще бы не понять, миледи.
– Согласись, женщине нелегко одной, без посторонней помощи, одолеть такую сложную науку – я имею в виду ловлю рыбы. И уж тем более научиться распознавать птиц.
– Согласен, миледи.
– Здесь нужен хороший учитель.
– Да, миледи, без учителя никак не обойтись.
– И не просто хороший, но и терпеливый к тому же.
– Терпение – это главное, миледи.
– А кроме того, учитель должен любить… свое дело.
– Что верно, то верно, миледи.
– И тогда, возможно, во время обучения он и сам откроет для себя что-то новое. Талант его станет богаче, разнообразней, заблещет новыми гранями.
И оба они – и учитель, и ученик – смогут чему-то научить друг друга.
– Истинная правда, миледи, лучше не скажешь.
Ах, что за умница этот Уильям! Все понимает с полуслова. Ни упреков, ни осуждения – ну просто добрый, снисходительный исповедник!
– Что ты сказал в Нэвроне, Уильям?
– Сказал, что вы задержитесь у его светлости на ужин и приедете позже.
– А как же лошади?
– Не беспокойтесь, миледи, лошадей я оставлю в Гвике, у приятеля.
– Приятелю ты тоже сочинишь какую-нибудь историю?
– Разумеется, миледи.
– А где я смогу переодеться?
– За деревом, миледи, если не возражаете.
– Какая предусмотрительность! Может быть, ты уже и дерево выбрал?
– Да, миледи. Я даже имел смелость сделать на нем пометку.
Дорога круто свернула влево, к реке. За деревьями блеснула вода. Уильям остановил лошадей. Выждав немного, он поднес руку ко рту и крикнул, подражая чайке. Из прибрежных кустов тотчас же послышался ответный крик. Слуга повернулся к хозяйке:
– Вас ждут, миледи.
Дона вытащила из-за сиденья старое платье и перекинула его через руку.
– Ну, показывай, какое дерево ты выбрал?
