Все молча слушали Хоу. С другого конца зала донеслись аплодисменты.
— И у вас есть своя роль во всем этом? — тихо произнесла Ардис. — Вы тоже играете в этом определенную роль и верите в то, что делаете, да? Значит, это не только ради денег, так?
— У каждого из нас — своя роль, мы никогда не бываем от нее свободны, — отрезал Хоу. — Даже когда не осознаем этого.
— Да, неведение законов — не оправдание! — заметил Сэйдофф. Откашлялся. И сказал: — Похоже, что вы очень близко к сердцу принимаете свою работу, судьбу своих клиентов, мистер Хоу. Похоже, что они действительно получают за свои деньги максимум возможного. Только не обижайтесь, — поспешил он поправиться, замахав руками. — Я сегодня немного выпил — праздновал… Рад, что смог отпраздновать с вами вашу удачу — дело Голдсмита… Все мы в Детройте гордимся вами…
— Это не была удача, — сказал Хоу.
— О нет, конечно, не удача, я хотел сказать — вашу прекрасную работу… которая так закончилась.
— Благодарю вас, — сказал Хоу.
— А за что вы теперь возьметесь? — спросил Сэйдофф. Он продолжал говорить, сам того не желая, опасаясь Хоу и, однако же, не в силах остановиться. Элина чувствовала это, наблюдая за Хоу. Она изучала его лицо, пока он говорил, — его набрякшее, потное лицо: оно казалось слишком большим, чтобы можно было в нем разобраться. А Хоу рассказывал о деле, которое вел вместе с одним чикагским адвокатом, — деле, не слишком для него интересном; затем об одном сложном деле: двадцатидвухлетнего солдата обвиняли в том, что он застрелил молоденькую девушку-филиппинку недалеко от своей военной базы. Он и другой солдат заставили девушку стоять, держа пустую банку из — под пива на голове, а они стреляли по банке; солдат убил девушку выстрелом в левый глаз.
— Армия дает по двадцать пять долларов в день на его защиту, — сказал Хоу.
— Я не хочу об этом слушать, — сказала Ардис.
— Просто это стало известно, — заметил Хоу, передернув широкими плечами. — Но это никого не волновало, пока ничего не было известно.
— То есть как это?
— Все неизвестное становится рано или поздно известным, — медленно произнес Хоу. — В людях таятся огромные силы, подобные ураганам или наводнениям. Иной раз случается прорыв, и сила выплескивается наружу. Ее уже не остановишь… А потом снова наступает спокойствие. Как будто неистовые демоны живут внутри нас, все время пробуют на прочность нашу шкуру, пытаются ее прорвать, ищут слабину. И вот наконец они выскакивают на свет Божий, прорывают оболочку. И совершается «преступление». Однако же человек невиновен до тех пор, пока совершенное им преступление не названо. До тех пор он невиновен.
Элина вдруг сказала: — Значит, все люди невиновны?..
Он удивленно посмотрел на нее.
— Значит, все одинаковы. Все невиновны?.. — переспросила Элина.
— По закону — да. Да. До тех пор, пока совершенное не становится известно.
Он отвечал ей вежливо, но без улыбки, поджав губы.
— И не только плохие люди, но и те, которым причиняют зло… жертвы преступления?.. — медленно, нерешительно произнесла Элина. Она не сводила глаз с Хоу; за весь вечер она впервые заговорила и сознавала, что все в изумлении глядят на нее. Сам Хоу, казалось, растерялся. — … эти люди… они тоже невиновны? Даже если их никогда не вызовут в суд?.. Я имею в виду жертвы… Они тоже невиновны?..
Хоу смотрел на нее. Он не отвечал, словно не понял или даже не слышал ее вопроса. Зеркало за его плечом висело затуманенное, подернутое дымом, пустое — в нем не было отражения Элины.
Ардис забарабанила своими длинными ногтями по столику.
— Пойдем со мной, Элина. Извините нас, пожалуйста, — сказала она, вставая.
Элина медленно, неуверенно поднялась. Она не могла не последовать за Ардис.
Туалет был оклеен черными с золотом обоями, там стояли большие керамические урны, а светильники были в виде факелов; пахло освежителем воздуха. Ардис подождала, пока две дамы, громко переговариваясь, не вышли из туалета, и тоща сказала Элине: — Что ты делаешь?
Элина, перепугавшись, изобразила улыбку.
— Нет, не разыгрывай из себя наивную овечку: что ты делаешь? Зачем ты такое несешь?
— Мне хотелось знать…
— Хотелось знать — что? Что? Ты совсем рехнулась — нести такое! Ну, может, они решат, что ты это просто спьяну. О, Господи! Ты такая странная, никогда не знаешь, чего от тебя ждать…
Ардис, — нахмурившись, шагнула к ней.
Элина с виноватым видом смотрела на нее.
— О чем ты думаешь, Элина?
— Думаю? Насчет чего?
— Пожалуйста, не разыгрывай из себя невинную овечку. Ты же не ребенок. Я спрашиваю тебя: о чем ты думаешь?
— Ни о чем.
— Нет. Не лги. О чем ты думала сегодня там, за столиком? После того как эти двое мужчин подсели к нам?
— Что?.. Не знаю… Я не знаю, — беспомощно призналась Элина.
— Пожалуйста, не лги мне. Это меня оскорбляет. Я знаю, о чем ты не думала — о мистере Сэйдоффе. О нем ты не думала, верно?
Элина тупо смотрела на мать.
— И о будущем ты не думала, верно, — о том, что будет, когда ты окончишь школу? Неужели ты такая эгоистка, что считаешь, будто я стану всю жизнь содержать тебя, взрослую здоровую девицу? Семьдесят восемь долларов заплачено за это платье — ты стоишь в нем, в таком прелестном платье, и хоть бы что — приняла подарок, не задумываясь над тем, откуда на него взялись деньги;' Ты ничего не знаешь, ни о чем не думаешь! Ты что, считаешь, что жизнь — это вечный пир, на котором тебя будут заваливать подарками?
— Я…
— Ты такая эгоистка, что думаешь только о себе. Ты от всех отгораживаешься… Ты совсем отгородилась от мистера Сэйдоффа… Даже не вспомнила бы, что надо его поблагодарить за сегодняшний вечер, верно ведь, если бы я тебе не сказала?
Элина почувствовала, как к глазам ее вдруг подступили слезы. Но — нет. Нет. Она не станет плакать. Нет.
— Мама, — сказала она, — я…
— Заткнись. Я знаю, что ты скажешь: извини… вечно ты извиняешься…
— Нет, мама…
— Мама, мама! Да ведь это в конце концов оскорбительно, как ты все время мной помыкаешь! Чего ты добиваешься?
— Тот, другой, не Сэйдофф…
— Что?
— Если мне так уж нужно… если ты… если ты хочешь, чтобы я… Если мне…
— Что? Что ты пытаешься мне сказать?
— Тот, другой — Марвин Хоу… Хоу… Он… Я могла бы…
И вдруг Ардис заполнила собой всю эту черно-золотую, пропитанную душным ароматом комнату; ее хохот смешался с музыкой, лившейся сверху, с механическим грохотом цимбал. Она схватила Элину за плечи и в припадке ярости встряхнула ее раз, другой.
