— Да, — согласилась Ардис. — Да. Это верно.
— Теперь вот что: по крайней мере в одной из наших бесед я уже говорил вам, что моя супружеская жизнь, мои близкие никогда не доставят никаких неприятностей ни вам, ни Элине, — сказал Хоу. И улыбнулся Элине. За его спиной стена была вся в книгах, многие — старые, в потеках, в рваном выцветшем переплете; другие — новые, нарядные, в одинаковых переплетах с золотыми буквами на корешке; то тут, то там между книгами были засунуты журналы, отдельные выдранные страницы, сложенные вместе. Элина застенчиво улыбнулась Хоу в ответ. — Мы с женой разведены; я не видел ее пятнадцать лет и не намерен с ней больше встречаться, а о детях я сейчас говорить не буду — собственно, скорее всего не буду говорить вообще. У меня трое детей — двое мальчиков и девочка, это общеизвестный факт, записанный в архивах, — но и только. Мои дети не имеют к нам никакого отношения, они не имеют никакого отношения к настоящему. Скажу лишь, что я не чувствую никакой вины по отношению к ним или к моей жене, а это самое важное, что я могу сообщить. Вам это понятно?
Он смотрел на Элину. Она кивнула.
— Когда речь идет о новом браке… — медленно произнес Хоу, — …о том, чтобы начать все сначала, важно только одно: полностью ли покончено с прошлым? В моем случае — да.
— Так же… так же и в моем случае, в нашем, — поправилась Ардис. — Я имею в виду отца Элины…
— Да, насколько я знаю, это так: между вами все кончено, — кивнув, сказал Хоу. — Но этого Лео Росса, вашего бывшего мужа и отца Элины, его так и не нашли, нет?
— Нет, но…
— Если бы я считал, что это действительно важно, я, наверное, мог бы его найти, — сказал Хоу. — Но… Собственно, обычные поверхностные розыски, — как бы между прочим, с чуть смущенно улыбкой произнес он, — я предпринимал… По-настоящему же я этим не занимался, — так, между делом. Но все следы обрываются в Сан-Франциско, точно он там умер. А может быть, он и в самом деле умер.
— Умер?.. — каким-то странным тоном переспросила Ардис. — О нет. Нет. Я не думаю. Несколько раз я, по-моему, видела его… но я, конечно, ошибалась — просто я была взвинчена и принимала за него кого-то другого… но… но я, право же, не думаю, что он умер…
— Будем считать, что он больше не появится: он ведь не знает, кто вы, он не знает, где вы, — сказал Хоу. — И уж конечно же, он не будет знать, где искать Элину. Будем считать, что он умер в Сан-Франциско.
Хоу взглянул на Элину, которая по-прежнему смотрела на него со своей прелестной полуулыбкой; он просто впился в нее взглядом, потом глаза его затуманились, взгляд рассеялся. Он смущенно рассмеялся и потер руки.
— Теперь вот что, — сказал он, — обо мне ходит много разных слухов… некоторые имеют под собой почву, но большинство — ложь… Я не рекомендовал бы вам пытаться разобраться в них, это к вам не имеет отношения. Вся эта сторона моей жизни, моя жизнь вне дома — скажем так: моя профессиональная жизнь и моя личная жизнь вне стен этого дома — не будет иметь к вам отношения. Не стану от вас скрывать: с тех пор как я женился, мне пришлось преодолевать в себе подлинную нетерпимость к женщинам, недоверие к ним, чуть ли не ужас перед ними. И, однако же, в моей жизни женщины всегда занимали немалое место — не буду на этот счет лгать. — Он поднялся и заходил по комнате; остановился в углу, где лежала собака, и поерошил каблуком большую сильную голову пса — каблуком до блеска начищенного ботинка, который он лишь слегка приподнял; сунув руки в карманы спортивной куртки, он снова повернулся к Элине и ее матери и, насупясь, пошел вдоль стены, сплошь затянутой гобеленами и портьерами. Под конец они всегда объявляли мне войну. Сначала влюблялись, а потом объявляли войну, и мне приходилось избавляться от них — так человек срывает с себя одежду, которая стала ему слишком узка или вдруг опротивела. Но после первого брака я ни разу не женился. В моей жизни было столько людей, — как-то беспомощно сказал он, взглянув на Элину.
— Мне кажется, мы понимаем, — медленно произнесла Ардис.
Однажды вечером они были вдвоем — Элина и Марвин Хоу, и он увидел, что она повредила себе палец — сущая ерунда: указательный палец на правой руке прищемило дверцей машины. Он схватил ее руку, осмотрел палец — немного крови запеклось вокруг ногтя.
— Элина, почему ты ничего не сказала? Элина, ведь, наверно, было очень больно…
Элина в смущении попыталась отнять у него руку.
— Нет, все в порядке, ерунда, — рассмеялась она.
— Но… ведь наверняка было больно… А теперь больно?
— Я не знаю, я ничего не чувствую, это ерунда, — сказала Элина.
Он поцеловал ее палец. Приложил ее руку к своей щеке — казалось, он сейчас заплачет; затем улыбнулся ей.
— Ты такая милая, такая прелесть, — сказал он. — Что бы ты ни услышала обо мне, Элина, — насчет моего прошлого или насчет нынешних женщин, женщин, которые пытаются на что-то претендовать, потому что я не умею как следует упорядочить эту сторону моей жизни… тебе этого не понять, Элина… что бы ты ни услышала, не придавай этому особого значения. Тебя это никак не касается. Я все подробно объяснил твоей матери, и она поняла. Ты мне обещаешь, Элина?
— Да.
— А пальчик — он у тебя действительно не болит? Или отвезти тебя к доктору?
Элина рассмеялась.
— Это ерунда. Он выглядит так некрасиво, не смотрите на него.
Она отняла у Хоу свой палец. Ей было слегка стыдно — ощущение в чем-то даже приятное. Глубоко, в самом низу живота, заныло… и она вдруг вспомнила про мальчишек в школьном зале, ватагу мальчишек — как один из них сгреб ее и прижал к себе. Время от времени мысль ее упорно к этому возвращалась. И всякий раз отчасти постыдное, отчасти приятное чувство возникло в ней, но оно было таким слабым, что никак за него не ухватишься, не поймаешь. Вот и сейчас, с Марвином Хоу, это чувство шевельнулось — и исчезло.
Я сказала себе — Как это забавно: телефонные звонки, и визиты, и разговоры, разговоры. Я сказала себе — Я этого не хотела, — но потом вспомнила, что хотела, чего-то хотела. Хотела снять с себя лицо бумажной салфеткой, швырнуть на пол и сказать — Вон оно! Валяется на полу!
Затем настал день, когда Ардис возмущенно заявила: — Это оскорбительно, и я не намерена с этим мириться!
Хоу не хотел широко оповещать о свадьбе.
Он уехал из Детройта, и Ардис ждала и все эти три Дня неистовствовала, даже не считала нужным приводить себя в порядок, не одевалась. Она закуривала и тут же со злостью тушила сигареты.
— Почему? — то и дело спрашивала она Элину. — Что ты не так сделала? Он, очевидно, стесняется тебя!
— Я не знаю, что я не так сделала, — безразличным тоном отвечала Элина.
— Он разочарован в женщинах — это я могу понять, и насчет того, что он не хочет иметь детей, — да, тоже могу понять, — говорила Ардис недоумевая, захлебываясь словами, но чтобы венчаться без объявления о браке… Нет. Ты на это не пойдешь. Нет. Категорически нет.
