— Пусть кто-нибудь узнает, кто отвечает за содержание этих дорог. Достаточно ли собирается налогов? Если да, то расходуются ли эти деньги на ремонт, а если нет, то куда они уходят?
— Слушаюсь, ваше величество. — Вистер быстрым шагом вышел из шатра.
— Герцоги мошенничают со сбором налогов, Восилл, — вздохнул король. — Ну, или их сборщики. У них слишком много власти, будь они прокляты. Я считаю, что слишком много сборщиков приобрели себе баронские поместья с титулами.
— Вы абсолютно правы, государь, — сказала доктор.
— Да, я думал учредить еще какие-нибудь… на городских уровнях… как их…
— Советы, государь?
— Да, советы, в которые входили бы ответственные граждане. Они бы для начала наблюдали за дорогами, за городскими стенами и все такое. За подобными вещами у них душа болит больше, чем у герцогов, которых заботят только собственные дома и количество дичи в их лесах.
— Прекрасная мысль, государь.
— Да, я тоже так думаю. — Король повернул голову и взглянул на доктора. — У вас они тоже есть, верно?
— Советы, государь?
— Да. Я помню, вы мне о них говорили. Вероятно, сравнивали нашу отсталую систему с вашей, и сравнение было не в нашу пользу, это уж точно.
— Неужели я сравнивала, государь?
— Сравнивали, сравнивали, Восилл.
— Действительно, наше государственное устройство позволяет поддерживать дороги в хорошем состоянии, признаю.
— Но если я отберу власть у баронов, то они будут недовольны, — мрачно сказал король.
— А вы, государь, сделайте их эрцгерцогами или дайте им другое вознаграждение.
Король задумался.
— Какое другое?
— Не знаю, государь. Вы могли бы что-нибудь придумать.
— Да, мог бы, — сказал король. — Но если я дам власть земледельцам, торговцам и всем прочим, то им этого покажется мало.
Доктор продолжала массировать спину короля.
— Мы говорим, что лучше предотвратить, чем лечить, — сказала она ему. — О теле нужно заботиться до того, как с ним произойдет что-нибудь нехорошее. Вы должны давать себе покой, прежде чем от усталости не свалитесь с ног, вы должны поесть до того, как голод одолеет вас.
Король нахмурился, а руки доктора продолжали двигаться по его телу.
— Если бы все было так просто, — сказал он, вздохнув. — Я думаю, что если в теле можно поддерживать здоровье такими простыми средствами, то оно устроено гораздо проще по сравнению с государством.
Мне показалось, что эти слова немного задели доктора.
— Тогда я довольна тем, что на моем попечении находится ваше тело, а не ваша страна, государь.
— Я и есть моя страна, — строго сказал король, хотя выражение его лица не соответствовало его тону.
— Тогда, государь, радуйтесь, что ваше королевство пребывает в лучшем состоянии, чем его король, который не хочет лежать в карете, как это сделал бы любой благоразумный монарх.
— Не разговаривайте со мной как с ребенком, Восилл! — громко сказал король, поворачивая к ней голову. — Ой! — сказал он — на лице его появилась гримаса боли, и он снова упал головой на подушку. — Вы не можете понять (видимо, из-за того, что вы — женщина), что в карете у вас нет возможности маневра. Карета занимает всю дорогу. А человек верхом может объезжать все неровности на дороге.
— Понимаю, государь. И тем не менее факт остается фактом: вы весь день проводите в седле, вас трясет, и маленькие подушечки между вашими позвонками сжимаются и ущемляют нервы. От этого и возникают боли в спине. Если же вы будете лежать в карете, то, как бы вас ни трясло, вам станет гораздо лучше.
— Послушайте, Восилл, — раздраженным тоном сказал король, приподнимаясь на локте и поднимая взгляд на доктора, — как, по-вашему, это будет выглядеть, если король пересядет из седла в карету и разляжется среди надушенных дамских подушек, словно какая-нибудь изнеженная наложница? Что это будет за монарх? А? Не смешите меня. — Он снова осторожно улегся на живот.
— Я так думаю, ваш отец никогда ничего подобного не делал, государь.
— Нет, он… — начал было король, но прежде чем продолжить, окинул доктора подозрительным взглядом. — Нет, не делал. Конечно же нет. Он ехал в седле. И я останусь в седле. Я буду скакать верхом и мучиться от боли, потому что именно этого от меня и ждут. Вы снимаете боли у меня в спине, потому что именно этого ждут от вас. Занимайтесь своим делом, доктор, и прекратите эту дурацкую болтовню. И да спасет меня Провидение от женской глупости! Ой! Осторожнее!
— Я должна выяснить, где у вас болит, государь.
— Ну, так вы уже нашли! А теперь делайте то, что должны делать, то есть избавить меня от боли. Вистер! Вистер!
К королю подошел другой слуга.
— Он только что вышел, ваше величество.
— Музыку, — сказал король. — Я хочу слушать музыку. Позовите музыкантов.
— Слушаюсь, ваше величество. — Слуга собрался было идти, но король щелкнул пальцами, и слуга тут же вернулся к нему.
— Ваше величество?
— И вина.
— Слушаюсь, ваше величество.
— Какой великолепный закат, правда, Элф?
— Да, хозяйка. Провидение вознаграждает нас за гнев небес, — сказал я, вспомнив слова Джоллиса (я был уверен, что он тоже позаимствовал их у кого-то).
— Наверно, в этом что-то есть, — согласилась доктор. Мы сидели на широкой передней скамейке фургона, ставшего нашим домом. Я занимался подсчетами. Из последних шестнадцати дней одиннадцать я спал в повозке (а остальные пять размещался со старшими пажами и учениками в домах, если мы останавливались на ночлег в городах), и, вероятно, мне придется спать в ней еще семь дней из десяти, пока мы не доберемся до города Леп-Скатачейса, где проведем пол-луны. После этого повозка станет моим домом на восемнадцать дней из двадцати двух, пока мы не доберемся до Ивенаджа. А может быть, и на девятнадцать, если в дороге встретятся какие-нибудь трудности и мы задержимся.
Доктор отвернулась от заката и поглядела на дорогу, усаженную высокими деревьями, росшими из песчаной почвы с обеих сторон. Впереди, над качающимися верхушками огромных карет, в воздухе висела оранжевато-коричневая дымка.
— Мы уже почти добрались?
— Почти, хозяйка. Это самый длинный дневной переход — что в одну, что в другую сторону. Разведчики скоро доберутся до места привала, авангард начнет разбивать шатры и ставить полевые кухни. Переход длинный, но говорят, что за счет этого мы экономим целый день.
Впереди ехали величественные кареты и фургоны королевского дома. Непосредственно перед нами двигались два хавла, их широкие плечи и крупы раскачивались из стороны в сторону. Доктор отказалась от кучера. Она хотела сама держать кнут (хотя пользовалась им мало). А это означало, что мы сами должны были каждый вечер кормить животных и заботиться о них. Мне это вовсе не нравилось, хотя у моих приятелей, пажей и учеников, было на сей счет другое мнение. До этого дня доктор брала на себя большую, чем я ожидал, часть этой грязной работы, но у меня вызывала неприязнь и та малая часть, что доставалась мне. Мне было трудно поверить, что она не видит, как выставляет нас обоих в глупом виде, занимаясь такими унизительными вещами.
