Руины напоминали миниатюрный замок на вершине невысокого утеса, нависшего над излучиной реки Фейрлы. То было пустое пространство, обнесенное стеной, причем с бойницами: ее изначально замыслили как стену-руину, чтобы улучшить вид из охотничьего домика, стоявшего чуть в глубине долины. Хубрис Холс знал, что здесь играли королевские дети, когда их отец посреди нескончаемых Войн за Объединение изредка отправлялся на охоту в эти края.
Хубрис привязал своего рауэла у единственных низких ворот, и тот принялся шумно сгрызать мох со стены. Мерсикор, скакавший следом за рауэлом (Хубрис прихватил его на тот случай, если господин окажется пешим), элегантно пощипывал цветочки неподалеку. Холс предпочитал рауэлов — они были неприхотливее и трудолюбивее мерсикоров. Он мог бы взять и какое-нибудь летающее животное, если б не доверял им еще меньше. Королевские слуги, начиная с определенного ранга, должны были уметь летать. Поэтому Холс терпеливо выслушивал инструкции (и инструкторов, открыто говоривших, что столь высокая честь не подобает лицу столь низкородному), но обучение не доставляло ему удовольствия.
Наилучший результат поиски (как и много другое) давали, если ходить по земле. Величественно летать по поднебесью — может, оно и было неплохо, и уж конечно, тебе казалось, будто сверху видно все и вся. Но на самом деле ты имел отличный шанс упустить все подробности скопом, а не по одной за раз. А только последнее соотношение и подходило порядочным людям. Кроме того, действовало правило — самое непреложное и строгое правило, как давно понял Хубрис: за всеобъемлющие, сверхобобщенные суждения платить приходится тем, кто действует на земле. Этот принцип, казалось ему, применим к высоким персонам самого разного свойства, будь высота их положения буквальной или метафорической.
— Ваше высочество? — крикнул он в пустое пространство, обнесенное стеной.
Голос вернулся гулким эхом. Камни были плохо обтесаны, изнутри еще хуже, чем снаружи. Через нижний ряд бойниц (слишком широких — в настоящих крепостных стенах таких не делали) открывался приятный глазу вид на лесистые холмы. Вдалеке виднелась бледно-розовая громада Ксилискинской башни, вершина которой уходила в небеса, исчезая в облаках. Столбы дыма и клочья тумана были разбросаны там и сям, словно колоски, оставшиеся после уборки урожая, и все они прогибались под напором ветерка.
Он похромал дальше в руины. Левая нога все еще побаливала там, где тупоголовый мерсикор свалился на нее днем ранее. Хубрис был староват для таких приключений. Войдя в средний возраст, он начал элегантно округляться и приобретать благообразный вид (или отрастил брюхо и поседел, на менее снисходительный взгляд жены). У него ныл весь бок, каждое ребро, боль приходила всякий раз, когда он хотел вдохнуть поглубже или рассмеяться. Хотя особых поводов для смеха не было.
За эти дни он видел, сидя в седле, множество следов прошедшего сражения — выжженные поля и леса в проплешинах, земля, вспаханная воронками, еще горящие заросли деревьев и кустарников, почерневшие небеса, прочие пожары, только что прекратившиеся или погашенные, разоренная черная земля, курящаяся клочковатыми дымами, остатки военных машин с размотанными гусеницами — гигантские искалеченные насекомые; некоторые еще дымились. Попадались Хубрису и мертвые боевые животные — громадные, помятые, никому не нужные уксантчи, чанселы и оссисийи и еще пара неизвестных ему видов.
Он видел раненых солдат — те шли колоннами или ехали на телегах и в фургонах. Другие солдаты важно скакали на мерсикорах, несколько летунов на каудах описывали круги в небесах, ныряли и закладывали виражи в поисках еще живых врагов или непогребенных тел либо неслись стрелой, доставляя сообщения. Он видел инженеров, устанавливающих и ремонтирующих телеграфные столбы, трижды ему пришлось съезжать на обочину, уступая дорогу шипящим, плюющимся, извергающим черный пар авто. В таких случаях Холс успокаивающе похлопывал по шее старого рауэла, хотя тот и казался невозмутимым.
Попадались ему и многочисленные похоронные команды, копавшие могилы для несметного множества мертвых врагов. Делдейны, подумал Холс, довольно-таки похожи на обычных людей — разве что чуточку смуглее. Правда, возможно, это объяснялось трупным потемнением.
Он останавливался и заговаривал со всеми, кто, независимо от звания, был готов уделить ему время. С одной стороны, он спрашивал, не видели ли они пропавшего аристократа на белом жеребце, а с другой — был не прочь просто потрепать языком, в чем, нимало не стесняясь, и признавался. Он пожевал немного крайлового корня с пехотным капитаном, разделил трубочку унджа с сержантом из другой части и был благодарен лейтенанту-квартирмейстеру за бутылку крепкого вина.
Большинство служивых, хотя и не все, с удовольствием рассказывали о сражении. Немногословны и даже мрачны были, как правило, солдаты из похоронных команд. Холс как человек разговорчивый услышал, естественно, немало любопытного.
— Принц? — крикнул он еще громче, и голос его эхом отдался среди грубых камней. — Ваше высочество? Вы здесь? — Он нахмурился и покачал головой под открытым венцом пустой башни. — Фербин? — прокричал он.
Он не имел права обращаться так к своему господину, но принца, казалось, все равно здесь не было, а кроме того, подобное обращение возвышало Хубриса в собственных глазах. Хубрис считал, что грубая фамильярность в адрес сильных мира сего за их спиной — одна из радостей малых мира сего. И потом, принц нередко разрешал называть себя этим именем, хотя разрешение на это делалось им только в сильном подпитии. В трезвом же виде оно не выдавалось, а потому Хубрис предпочитал не пользоваться этой привилегией.
Принца не было. Может, его вообще нигде не было, может, его убили. Что, если этот расфуфыренный остолоп по ошибке стал героем? Скажем, помчался неизвестно куда, как напуганный ребенок, вцепившись в шею своего глупого жеребца, и его пристрелили свои или чужие, — либо свалился со скалы. Хубрис слишком хорошо знал Фербина: тот мог поднять голову как раз в тот момент, когда скакун мчался под низко нависающим суком.
Хубрис вздохнул. Что ж, значит, так тому и быть. Больше искать было негде. Он мог бы до скончания века бродить по огромному полю боя, делая вид, что ищет своего пропавшего господина, заглядывать в пункты сбора раненых, посещать госпитали и морги с горами трупов, — но если МирБог с чего-то вдруг не проявит личный интерес к поискам Хубриса, он не найдет это ничтожество. Тогда придется вернуться к жене и детям на маленькое, но не менее жуткое поле боя — в квартирку внутри дворцовой пристройки.
А кому он будет нужен теперь? Он потерял принца — если смотреть неблагожелательным взглядом, а Хубрис знал, что многие так и сделают. И сколько у него шансов поступить на службу к столь же высокой персоне — с той репутацией, что неизбежно приклеится к нему после пропажи принца? Король погиб, всем заправлял тил Лоэсп — по крайней мере, до совершеннолетия юного Орамена. У Хубриса было предчувствие, что теперь многое (многое, что казалось прежде устоявшимся, удобным и приятно привычным для честных, уважаемых, работящих людей) переменится. А шансы на то, что человек, потерявший принца, улучшит свое положение, были крайне малы при любом режиме. Хубрис покачал головой. «Ну и дела», — вздохнул он про себя и повернулся, собираясь уходить.
