Выставить себя в глупом свете. Орамен беспокоился, как бы не выставить себя в глупом свете, слишком бурно реагируя на реальную (а может, и вымышленную) угрозу. Но куда глупее было бы не замечать симптомов, идти по бурному, полному насилия миру с широко раскрытыми глазами наивного, доверчивого ребенка, принимая лицемерие и зло за невинность и порядочность.
«Нужно было дернуть за этот провод, — подумал он. — Попытаться вытащить его. Идиот, эгоистичный идиот. Вместе мы могли бы...»
Взрыв начался грязно-желтым облаком света, за которым почти сразу последовал удар страшной силы — такой, словно боевое животное лягнуло Орамена в спину обеими ногами. Его подбросило вверх, перевернуло в воздухе, швырнуло вдоль по штольне, так что возникло впечатление, будто он падает в уходящую вниз шахту. Долгое мгновение он находился в вертикальном положении, маша руками и ногами, а потом внезапно упал; конечности, плечи, спина, голова, поясница ударились обо все окружающие поверхности в мгновенной какофонии боли, словно его одновременно пнул десяток ног.
* * *
Он моргнул, увидев прямо над собой грубые доски потолка. Его нос был прижат к ним. Наверное, его раздавило. Может, это гроб. В ушах звенело. Где он был до этого? Никак не вспомнить. В голове стоял безумный звон, а в воздухе пахло бедой.
Он перевернулся, застонав, — поломанное, поцарапанное тело протестовало. Теперь он видел настоящий потолок, потому что лежал на спине и под ним был пол. Видимо, это часть дворца, в которой он раньше не бывал. А куда делся Фантиль?
На стене мигали тусклые желтые лампы, подвешенные на провисающих проводах. Провода что-то значили. Он что-то делал с ними. И должен продолжать это делать. Что именно? Он ощутил вкус крови во рту, поднес руку к лицу — что-то липкое; затем скосил взгляд на ладонь, приподняв голову над полом и преодолевая боль в протестующих мышцах. Ладонь была совсем черной. Он оперся о пол, приподнялся и посмотрел вдоль коридора. Там тоже царила чернота. У досок потолка, концы которых отошли или свисали, полз дым, пар или что-то еще, постепенно затмевая удаляющиеся огни.
Кто-то лежал на боку. Похоже, что...
Дроффо. Граф Дроффо. Он-то что здесь делает? Это облако дыма всплывало к потолку прямо над ним. Дроффо лишился части одежды. Вид у него был довольно потрепанный. И еще Дроффо не двигался.
Осознание, память обрушились на него, словно обвалился потолок, — а это, подумал он, как раз и может произойти. Он с трудом поднялся на колени, потом встал на ноги и закашлялся. «Ну, хоть кашлять еще могу, — подумал он, — еще могу». Он слышал кашель внутри головы, но не через уши, в которых по-прежнему стоял звон.
Он поплелся по туннелю к Дроффо. Одежда на нем самом была ничуть не лучше, чем на юном графе, — разодранное тряпье. Приходилось наклонять голову, чтобы не глотать темный дым, все еще плывший по штольне. Он потряс Дроффо, но тот не пошевелился. Лицо графа было бледным, из носа сочилась кровь. Дым опускался все ниже и ниже. Орамен нагнулся, взял Дроффо под мышки и потащил по деревянному настилу.
Выяснилось, что это непросто. Все болело. Даже кашель причинял боль. Хоть бы Дроффо пришел в себя — и поскорее вернулся слух. Дым поднимался снизу тихими, темными клубами и, казалось, снова догонял его. Не лучше ли бросить Дроффо, а самому бежать, спасаться? Если он это сделает и спасется, а Дроффо погибнет, то в этом есть свой резон. Если он это сделает и оба останутся в живых, то такой поступок будет неправильным. Все ведь очень просто. Он решил пока что тащить Дроффо. Потом он взвесит еще раз — не бросить ли юного графа, если видеть и дышать станет совсем невозможно. Спина сильно болела.
Ему показалось, что ноги ощутили какую-то вибрацию, — но подвел звон в ушах. К тому времени, когда он понял, что вибрация может быть шагами, оказалось слишком поздно. «Приходится платить», — успел подумать он.
Потом чья-то грубая ладонь легла ему на нос, рот, подбородок, и он ощутил страшный удар по спине. Возможно, кто-то прокричал затем проклятие.
Он обнаружил, что бросил Дроффо, и вывернулся из рук нападавшего, тем более что хватка того, казалось, ослабла. Повернувшись, он увидел Баэрта — тот стоял с ошеломленным видом, держа в руке сломанный длинный нож. Клинок, распавшийся надвое, лежал на деревянном настиле. «Вот так беспечность», — подумал Орамен, завел руку за спину, через остатки разодранной одежды нащупал пистолет, на который пришелся удар, и вытащил его.
— Вот обо что ты сломал нож! — крикнул он Баэрту, взмахнул пистолетом и выстрелил в рыцаря.
Три раза нажимал он на крючок, даже после того, как Баэрт упал, чтобы уж наверняка, и еще раз — через дернувшееся веко, чтобы уж не оставалось никаких сомнений. У Баэрта ведь тоже был пистолет — рука убитого лежала на его рукояти. Что ж, нужно было с пистолета и начинать. Орамен порадовался звону в ушах — он не слышал звука четырех выстрелов в тесном пространстве. Это наверняка было бы больно.
Он вернулся к Дроффо, который уже шевелился.
— Постарайся встать, Дрофф! — прокричал Орамен и поднял парня, засунув ему руку под мышку.
Теперь они шли бок о бок и видели, что там впереди, теперь эти сучьи убийцы с длинными ножами уже не застанут их врасплох. Дроффо, казалось, силился что-то сказать, но Орамен пока еще ничего не слышал. Туннель впереди выглядел длинным и полным какого-то тумана — но только тумана.
Наконец в туннеле показались люди, и он не стал в них стрелять: обычные рабочие и несколько охранников. Они помогли Орамену и Дроффо выйти наружу.
Они сели, а потом легли в маленьком лагере у входа в штольню. В темноте подземелья виднелось множество огоньков. Орамену показалось, что он слышит (приглушенно, словно в ушах стояла вода) чей-то быстро удаляющийся топот.
* * *
— Ах вы бедный, ваше высочество! Посмотрите только на себя! Ах, какой вы несчастный, ваше высочество! Настоящая промокательная бумага! — Негюст Пуибив помогал сиделке Орамена одевать принца. Он был потрясен количеством синяков и царапин на теле своего хозяина. — Прямо защитная окраска, ваше высочество, клянусь. Я видел такие грузовики и всякие военные штуки — но ваша бедная кожа расписана куда красочнее!
— Не красочнее, чем твои сравнения, Негюст, — сказал Орамен, застонав от боли, когда сиделка подняла его руку, а слуга натянул на нее рукав нижней рубашки.
В ушах все еще звенело. Слышал Орамен теперь довольно неплохо, но звон, хотя и стал тише, до конца не исчез, и доктора не обещали, что он пройдет целиком. Видимо, единственное серьезное повреждение — можно сказать, легко отделался. У Дроффо была сломана рука и порвана перепонка в одном ухе, которым он больше не слышал. Доктора считали, что рука у него срастется; в больницах Колонии был накоплен большой опыт лечения разнообразных травм.
Орамен почти все время находился среди врачей. В какой-то момент он думал, что группа сарлских врачей начнет выяснять отношения на кулаках со своими делдейнскими коллегами. Те и другие никак не могли прийти к общему мнению: что делать с обширными синяками и царапинами? Интересно, думал Орамен, может, они просто хотят на законном основании утверждать, что лечили самого принца?
