— Антивещество запрещено полностью? — обеспокоенно спросила Анаплиан. — Большая часть высокотехнологичных устройств, с которыми я работаю, использует реакторы и аккумуляторы на антивеществе. — Она скорчила гримасу и поскребла спину и шею. — Даже у меня в голове.
— Теоретически если это не оружие, то не запрещено. Но на практике... Я бы не стал это афишировать.
— Хорошо, — Анаплиан вздохнула. — Ваши поля будут работать?
— Да. На внутренней энергии. А потому не полностью.
— И если возникнет нужда, вы сможете спуститься.
— Смогу, — подтвердил корабль устами Хиппинса, голос которого звучал страдальчески. — Я готовлюсь переконфигурировать двигатель и прочие устройства под массу реакции.
— Массу реакции? — скептически переспросила Джан Серий.
— Чтобы использовать в крайне устарелом термоядерном приводе, который я тоже сооружаю, — сказал Хиппинс, смущенно вздохнув. Он и сам казался переконфигурированным, с каждым днем становясь длиннее и стройнее.
— Боже мой, — сказала Анаплиан, услышав грусть в его голосе.
— Да, — произнес аватоид корабля с явным отвращением. — Я готовлюсь превратиться в ракету.
* * *
— Ваше высочество, про вас рассказывают ужасные вещи... Правда, говорят о вас все реже и реже.
— Спасибо, Холс. Меня, однако, совершенно не волнует, насколько пострадает моя репутация стараниями без пяти минут узурпатора тила Лоэспа, — солгал Фербин. — Для меня важна лишь судьба нашего дома и моего брата.
— И все же, ваше высочество... — Холс глядел на парившую перед ним картинку. Фербин сидел рядом, разглядывая другую голограмму. Холс покачал головой. — Вас изобразили настоящим пройдохой. — Он присвистнул, глядя на что-то на экране. — Вот теперь я точно знаю, что вы никогда этого не делали.
— Холс, — резко сказал Фербин, — мой брат жив, а тил Лоэсп безнаказанно путешествует себе по Девятому! Делдейны полностью сокрушены, армия частично расформирована, Безымянный Город обнажился больше чем наполовину, и, как сообщается, вокруг Сурсамена собираются окты. Это куда как важнее, ты согласен?
— Конечно, согласен, ваше высочество.
— Вот и читай об этом, а не изучай слухи, распространяемые врагами.
— Как скажете, ваше высочество.
Они поглощали материалы о Сурсамене и Восьмом (а теперь и Девятом) на октских, нарисцинских и мортанвельдских каналах новостей: комментарии людей, искусственных разумов и неких организаций Культуры, видимо неофициальных, но тем не менее уважаемых. Все это с похвальной лаконичностью и четкостью было переведено на сарлский. Фербин не знал, чувствовать ли себя польщенным, оттого что им уделяют столько внимания, или оскорбленным, оттого что за ними шпионят. Он тщетно искал (вернее, попросил корабль поискать — с нулевым эффектом) записи того, что случилось с отцом, как советовал Ксайд Хирлис. Джан Серий сказала, что таких записей, похоже, нет, но Фербин все же пожелал проверить.
— Все это в высшей степени интересно, — согласился Фербин, распрямляясь в своем чрезмерно удобном стуле. Они сидели во второй гостиной — путешествие продолжалось уже в течение одного короткого сна и половины дня. — Интересно, каковы последние сведения о кораблях октов?
Тут Фербин замер, ибо случайно наткнулся на очередной злобный шарж, утрировавший его похождения.
— Что вы хотите узнать? — раздался внезапно голос корабля.
Холс даже вскочил. Фербин взял себя в руки.
— Корабли октов, — сказал он. — Они действительно там, вокруг Сурсамена?
— Нам это неизвестно, — признался корабль.
— А мортанвельдам сообщили, что окты, возможно, стягивают туда свои силы?
— Было решено сообщить им об этом вскоре после нашего прибытия.
— Ясно, — Фербин понимающе кивнул.
— И как скоро? — спросил Холс.
Корабль помедлил, словно задумавшись.
— Практически сразу же, — сказал он.
— Одновременно с прибытием? — спросил Холс.
— Не совсем.
* * *
— Он умер как воин, и в этом смысле умер хорошо.
Фербин покачал головой.
— Он умер как последний бродяга, Джан Серий, — сказал Фербин. — Как умирали предатели в старину, сломленный и искалеченный, беспомощный в руках негодяев. Он не пожелал бы себе той кончины, что я наблюдал, можешь поверить.
Сестра на несколько мгновений опустила голову.
После первой плотной еды на «Человеческом факторе» они остались вдвоем в гостиной поменьше, устроившись на диванчике в форме синусоиды. Джан Серий снова подняла взгляд.
— И это был сам тил Лоэсп? Я имею в виду...
— Он сделал это своими руками, сестра, — Фербин заглянул в ее глаза. — Он изгнал жизнь из тела отца и доставил ему все мыслимые нравственные страдания — наверное, думал, что физической боли недостаточно. Тил Лоэсп сказал ему, что устроит кровавую баню от его имени и прямо сейчас, на поле боя, и после покорения делдейнов. А потом заявил, что отец совершил это вопреки его, тила Лоэспа, советам, — только ради того, чтобы очернить имя отца! Он глумился над отцом в эти последние мгновения. Сказал, что ставки в игре всегда были крупнее, чем думал отец... Словно тот не превосходил всех дальновидностью!
Джан Серий на мгновение нахмурилась.
— И что, по-твоему, он имел в виду? — спросила она. — Когда говорил, что ставки всегда были крупнее?
Фербин раздраженно хмыкнул.
— По-моему, он хотел унизить нашего отца, говорил, что приходит в голову, чтобы сделать ему больно.
Джан Серий хмыкнула.
Фербин пододвинулся к сестре.
— Он бы хотел, чтобы мы отомстили за него, Джан Серий. Я в этом уверен.
— Я тоже.
— У меня нет никаких иллюзий, сестра. Я знаю, что из нас двоих ты сильнее. Но ты сможешь это сделать? Захочешь?
— Что? Убить Мертиса тила Лоэспа?
Фербин вцепился в ее руку.
— Да!
— Нет. — Она покачала головой, вытащила свою руку из его. — Я могу его найти, пленить, доставить, но отправление правосудия — не моя прерогатива. Пусть он испытает на себе унизительные судебные процедуры и презрение со стороны тех, кем когда-то командовал. Потом ты сможешь навечно бросить его в тюрьму или убить, если у нас на родине это по-прежнему принято, но не мне уничтожать его. Таково положение дел, и я буду действовать на этом уровне только от своего имени. Те приказы, что я получила, не имеют к тилу Лоэспу никакого отношения. — Она протянула руку и сжала пальцы брата. — Хауск был сперва королем, а потом уже отцом. Он не был с нами намеренно жесток и, я уверена, по-своему нас любил, но думал он прежде всего о другом. Он не одобрил бы то, что личную вражду и жажду мести ты ставишь выше нужд государства, которое он сделал великим. И он ждал, что его сыновья будут приумножать это величие.
