Ближе к полудню принца убедили выйти с Широм Рокассом, его наставником, на огороженную крышу, чтобы осмотреть дворцовую площадь, устроенную в виде террас, и кварталы на холме — ближе к Ксилискинской башне и полю боя. Согласно телеграфным депешам, теперь полем боя стали почти все окрестности башни.
Но мало что было видно. Даже в небесах, казалось, ничего не происходит. Громадные стаи каудов и лиджей, которые в древности заполняли небо над полем боя, придавая романтики сражению, теперь почти исчезли. Действия этих существ нынче сводились к патрулированию, доставке сообщений, координации артиллерийской стрельбы и рейдам, которые мало чем отличались от обыкновенного разбоя. Здесь, на Восьмом, считалось, что крылатые боевые животные больше не играют сколь-нибудь заметной роли в наземных операциях благодаря боевым машинам и соответствующей тактике, введенной самим королем Хауском.
Ходили слухи, что у делдейнов есть летающие паровики, но если они сегодня и бросались в бой, то, видимо, в очень небольших количествах, почти не повлияв на исход сражения. Орамен был немного разочарован, хотя и решил, что старому наставнику говорить об этом не стоит — тот был патриотичен, склонен к расизму и МирБожен дальше некуда. Они спустились с крыши, чтобы заняться так называемыми уроками.
Шир Рокасс был почти пенсионером, но тем не менее за последний короткий год понял: теперь он уже мало что преподаст Орамену, разве что заставит его механически затвердить что-нибудь прямо из учебника. В последнее время принц предпочитал пользоваться дворцовой библиотекой самостоятельно, хотя и прислушивался к советам старого ученого — не только из сентиментальных чувств. Он оставил Рокасса в библиотеке — тот зарылся в каких-то пыльных свитках — и направился в овальную комнату, где всегда было спокойнее. Но, как оказалось, не в этот день.
— Орамен! — В комнату вбежала Ренек, пронеслась мимо Дроффо и Фантиля и бросилась к ногам принца, ухватившись за них. Одежда на ней была в беспорядке и разорвана. — Я только что узнала! Этого не может быть! — Ренек, дама Силб, изо всех сил обхватила руками его ноги и подняла голову. По молодому лицу текли слезы, каштановые волосы были растрепаны. — Скажите, что это не так. Пожалуйста. Ну не оба же сразу. Король и Фербин! Не оба же. Не оба. Ради всего святого, не оба!
Принц наклонился и осторожно приподнял ее, поставив на колени. Глаза Ренек были широко раскрыты, брови подняты, губы шевелились. Орамен всегда находил ее привлекательной и завидовал своему старшему брату, но теперь Ренек в своей неумеренной скорби казалась ему чуть ли не уродиной. Ее руки, лишенные надежной опоры в виде ног Орамена, вцепились в маленькую округлую планету, что висела у нее на шее на тонкой цепочке. Ренек крутила ее в пальцах — ажурные маленькие сферы внутри полого шара вращались, скользили туда-сюда, непрерывно меняли положение.
Орамен внезапно почувствовал себя зрелым, даже старым.
— Успокойтесь, Ренек, — сказал он, утешительно поглаживая ее руки. — Мы все когда-нибудь умрем.
Девица взвизгнула и снова рухнула на пол.
— Мадам, — наклоняясь к ней, произнес Фантиль сочувственным, но смущенным голосом и повернулся к Маллар, фрейлине (тоже растерянной и испуганной), которая в этот момент вошла в дверь.
Маллар, раза в два старше Ренек, в детстве перенесла инфекционное заболевание, и лицо ее осталось изрыто оспинками. У видев, как молодая женщина рыдает на деревянном полу, Маллар прикусила губу.
— Прошу вас, — сказал Фантиль, указывая на Ренек.
Маллар уговорила Ренек подняться и увела ее.
— А теперь, ваше высочество... — сказал Фантиль, но тут же повернулся. В дверях стояла Харн, дама Аэлш, нынешняя супруга короля и мать Фербина: глаза красные, волосы нечесаные и растрепанные, но одежда цела. Она замерла, и ее лицо застыло как маска. — Мадам... — начал было он.
— Подтвердите, что это так, — сказала Харн. — Это правда? Оба? И муж, и сын?
Фантиль несколько мгновений смотрел в пол.
— Да, моя госпожа. Оба убиты. Король — вне всяких сомнений. Принц — скорее всего.
Из дамы Аэлш словно выпустили воздух, но она все же медленно собралась, кивнула, потом начала поворачиваться, но остановилась и посмотрела на Орамена. Принц ответил на ее взгляд и поднялся со своего места, не отрывая глаз от Харн.
Оба всячески скрывали взаимную антипатию, но она не была тайной во дворце. Орамен не любил Харн за то, что его мать когда-то изгнали ради нее, а она не любила принца просто за то, что он существовал (как считали все). И тем не менее Орамен хотел сказать, что сочувствует ей; он хотел сказать (по крайней мере, когда размышлял об этом позднее, с ясной головой), что сочувствует ее двойной потере, что он никогда не желал и не добивался такого высокого положения для себя, что он ни действием, ни бездействием не будет стремиться изменить ее статус при регентстве или после своей коронации. Но выражение лица Харн как будто мешало ему говорить и даже побуждало к поискам таких слов, которые она ни в коем случае не сочла бы предосудительными.
Несколько мгновений он боролся с этим чувством. Может, лучше все же сказать что-нибудь, а не хранить оскорбительное — по всей видимости — молчание? Наконец он сдался. Народная мудрость гласила: «Молчание — золото», и он просто кивнул даме Аэлш, ничего не сказав. Он не только видел — всей кожей ощущал, как она поворачивается и выходит.
Орамен снова поднял глаза. Что ж, по крайней мере, с этим покончено.
— Идемте, ваше высочество, — сказал Фантиль, выставляя руку. — Я с вами.
— Ничего, если я поеду в таком виде? — спросил Орамен. Одет он был совершенно неофициально — брюки и рубашка.
— Накиньте какой-нибудь хороший плащ, ваше высочество, — предложил Фантиль, не сводя взгляда с молодого человека. Тот неуверенно поглаживал свои бумаги, словно размышляя, не взять ли их с собой. — Вы, видимо, расстроены, ваше высочество, — ровным голосом прибавил секретарь.
Орамен кивнул.
— Да, — сказал он, похлопывая по бумаге.
Верхние листы не имели никакого отношения к музыкальной нотации. Орамен был принцем, а потому его воспитывали в традициях иноземцев, обитавших на других уровнях и даже за пределами Сурсамена. И вот он, валяя дурака, покрывал листы бумаги своим именем, пытаясь записать его по-иноземному:
Орамен лин Блиск-Хауск’р юн Пурлб юн Дич.
Орамен-муж, принц (3/2), Пурлинебрак, 8/Су.
Гуманоид Орамен, принц Пурла, дома Хаусков, повелителей сарлов, Восьмой уровень, Сурсамен.
Мезерефина-Сурсамен/8са Орамен лин Блиск-Хауск’р дам Пурл.
Он переложил страницы, взял пресс-папье и придавил им бумагу сверху.
— Да, видимо. А как же иначе?
* * *
Запрыгнуть в седло мерсикора оказалось гораздо труднее, чем когда-либо прежде. Орамен, получив последние известия, действовал почти без задержек. И все же, когда он появился в освещенном фонарями дворе, там уже царила неразбериха.
