— Еще нет.
— А он храпит? — спрашивает Верушка.
— Насколько мне известно, нет, — говорит Гайдн.
Верушка кивает в сторону Олбана и сообщает:
— Этот храпит. — Она отходит немного в сторону, любуется огромным латунным обеденным гонгом и щелкает по нему коротким ногтем. — Интересно, сюда приходит настройщик?
— Я правда храплю? — спрашивает Олбан, искренне удивленный.
Рабочие затаскивают кадку с пальмой наверх и катят по галерее.
— Что ж, это проблема Филдинга, — говорит Гайдн.
Верушка бросает быстрый взгляд на Олбана, машет рукой и говорит:
— Но тихонько-тихонько. Даже как-то уютно. Вряд ли Филдинг попытается придушить тебя подушкой. — Она строго смотрит на Гайдна и спрашивает: — У вас припасены затычки для ушей?
Олбан, скрестив руки на груди, смотрит на нее в упор:
— Что ж, не будем тебя задерживать.
В ответ он получает в высшей степени стервозную улыбочку:
— Ах, не стоит благодарности, мне было по пути.
Он улыбается и подходит к ней, чтобы обнять:
— Да, спасибо, что подвезла. Серьезно. Домчали просто здорово. Ты меня очень выручила.
— Не за что, мне было приятно, — отзывается она, целуя Олбана. Он отвечает ей тем же.
— Я бы посоветовал взять комнату, — бросает Гайдн, проходя мимо, — но помочь не могу.
Он грузно опускается в мягкое кожаное кресло с витыми стойками. Сокрушенно качая головой, начинает просматривать свои скрепленные листки.
— Проблемы? — спрашивает Олбан.
— Думаю, как разместить стариков на первом и втором этажах, но это головоломка, — отвечает Гайдн.
Олбан отрывается от Верушки и подходит к Гайдну.
— Неплохо было бы иметь колокольню, чтобы засунуть туда Уин, правда? — предполагает он.
(Верушка замечает, что он быстрым взглядом окидывает зал, лестницу и галерею, прежде чем это сказать).
Рабочие с пальмой в кадке скрылись из виду.
Верушка раздумывает, не вставить ли что-то типа: «Я математик — могу помочь в расчетах», но решает придержать язык, потому что подобные легкомысленные замечания не раз воспринимались всерьез, вызывая только неловкость и обоюдное разочарование.
— Ха-ха, — выдавливает Гайдн, но при этом тоже озирается.
Верушка, которую они не видят, качает головой.
— Американцы всем скопом прибывают завтра, — сообщает Гайдн, открывая последний лист своего списка. — Я постарался отвести «спрейнтовцам» комнаты с самыми живописными видами.
— В благодарность за их виды на нас?
Гайдн хмурится, моргает, открывает рот, чтобы ответить, но в этот миг со скрипом распахивается какая-то дверь, и они оба поворачиваются в сторону главной лестницы, за спиной у Верушки. В холл по-хозяйски выходят две огромные серые длинношерстные собаки — Верушка почти уверена, что это ирландские волкодавы, — и с сопением направляются к Олбану и Гайдну. С недовольной гримасой Гайдн отдергивает свою папочку. Олбан ухмыляется и ерошит им шерсть на загривках. Одна из собак замечает Верушку и мягкой поступью направляется к ней.
— Это Джилби, — сообщает Олбан Верушке. — А может, Плимут. — И смотрит на Гайдна. — А Джеймисон еще жив?
Гайдн качает головой:
— Окочурился.
— То есть в замке бродит его дух, — говорит Олбан. — Ладно, эти не кусаются.
— Угу, — отвечает Верушка, гладя гигантскую охотничью собаку по голове, которая оказывается на уровне ее груди.
Ей доводилось видеть взрослых собак размером меньше головы этого животного. Шетландские пони на пару ладоней ниже, хотя, конечно, шире. Кобель поднимает морду и прыжками бросается наверх. Сука решает отойти. Она без предосторожностей плюхается за гигантским гонгом и тут же начинает сопеть.
— Ах, Лорен, — суетится Гайдн. — О! Уин. Наконец-то.
С той же стороны, что и волкодавы, появляются немолодая женщина и древняя старушка. Лорен, шестидесятилетняя шатенка, неплохо выглядит для своего возраста: ее волосы еще сохраняют первоначальный оттенок на фоне преобладающей седины, она в брюках и синем джемпере. Уин, завтрашняя именинница, — божий одуванчик с редкими седыми волосенками, одета в твидовый костюм свободного покроя. Она сутулится и правой рукой опирается на длинную деревянную трость.
Лорен отходит от Уин, приветствует всех, торопливо чмокает Олбана и спрашивает:
— Сюда не заносили пальму? Двое работников?
Олбан и Гайдн дружно указывают в одном направлении:
— Уже наверху.
— Черт, — бросает она, трясет головой и устремляется вверх по лестнице, держась за перила.
На полпути она ловит на себе взгляд Верушки, изображает улыбку и одними губами произносит «здравствуйте», а потом исчезает в глубине галереи, стуча подошвами сабо.
— Олбан, Олбан, — воркует бабушка Уин, слегка распрямляясь и принимая поцелуи в обе щечки. — Приехал. Спасибо тебе, уважил. На мой день рождения-то останешься?
— А как же, ба? Это основная причина.
— Знаешь, все так говорят, а сами… — начинает Уин, замечает Верушку, едва заметно поворачивает к ней голову и хмурится:
— Да? Чем мы можем вам помочь?
Верушка подходит и мило улыбается:
— Думаю, ничем.
Уин вопросительно смотрит на Олбана.
— Уин, это моя добрая знакомая, Верушка Грэф. Она любезно согласилась подвезти меня сюда из Глазго.
Верушка кивает:
— Очень приятно.
Уин колеблется.
— Да, здравствуйте, — цедит она. — Гайдн, у нас найдется?..
— Я здесь проездом, мэм, — говорит Верушка, пока Гайдн соображает, как ответить. — Мне предстоит подъем к вершинам. — Уин так ошарашена, что Верушка вынуждена добавить: — В буквальном смысле слова, а не в переносном.
— О, понимаю, — говорит Уин. — Но вы можете по крайней мере остаться на ужин.
Верушка бросает взгляд на Олбана:
— Спасибо. Я уже как бы настроилась разогреть в фольге порцию цыпленка-карри и съесть под прикрытием москитной сетки, но…
— Прошу вас, останьтесь на ужин, — повторяет Уин, опираясь на трость слегка подрагивающей рукой, и смотрит на Гайдна, который проявляет признаки нервозности. — К тому же я уверена, что мы сможем вас разместить, по крайней мере на одну ночь…
Олбан расплывается в улыбке. Неплохо, решает Верушка.
— Что ж, это очень любезно, — говорит она. — Я с удовольствием.
Поблескивая очками, Гайдн зажмуривается. У него сжимаются челюсти. Глаза приходится открыть. Он таращится на свой список. Верушка приходит на помощь:
