— Собственную глупость мы определенно не замечаем, — сказал Олбан.
— Где это видано, чтоб дурак свою дурость замечал?
— А все-таки рельеф не изменится, — сказал Олбан. — Горная порода не изменится. Возможно, опять появятся деревья, образуется другая почва, но очертания холмов и гор, их геология — это сохранится.
— Ну что ж, хоть что-то сохранится.
— Может быть, наша вина не столь велика, — предположил Олбан. — Существуют естественные циклы климатических изменений. Не исключено, что это просто один из них.
— Все может быть, — скептически поджал губы Нил, — да только меня на фу-фу не возьмешь, Олбан. Работа у меня такая — заглядывать вперед; я ведь сажаю деревья, которые могут жить столетиями. Но меня эти вещи интересуют и сами по себе; я так считаю: кто говорит, что судить еще рано, тот либо цепляется за соломинку, либо не желает признавать свои ошибки. Или это просто отпетый мошенник, у которого карманы лопаются от нефтяных долларов. — Он фыркнул. — Может, и в самом деле есть в его словах росток истины, только очень уж чахлый, слабенький, того и гляди, засохнет. Может, и в самом деле, попытайся мы резко сократить парниковый эффект и все такое, прорва денег уйдет впустую… — Нил пожал плечами. — Что ж. Денег, конечно, жаль. Но если нам и дальше будут лапшу на уши вешать, мы окончательно просрём — ничего, что я по-французски? — нашу планету; вот тогда-то благие намерения выйдут боком, все пойдет вразнос и никакие деньги не помогут. Так и случается, когда люди дальше своего носа ничего не видят. Живут шкурными интересами. Стригут купоны с акций. А у кого акции, тех пальцем не тронь.
— Иначе начнется смута.
Нил позволил себе усмешку:
— Ладно, замнем для ясности.
— Говори. Дальше меня это не пойдет. Слово даю.
— Ну, речь не о тебе — у вас семейная фирма, все такое; но иногда я про себя думаю: гнать надо взашей этих акционеров. — Он кивнул вперед, будто указывая направление.
— Гнать взашей? Да ты, как я погляжу, революционер, Нил. Коммунист.
— Полно тебе, никогда таким не был. А люди поумнее меня тебе скажут: только на акционерах мир держится, только им, дескать, под силу навести порядок с помощью рыночных рычагов и так далее.
— Действительно, есть такое мнение, — согласился Олбан.
— А я считаю — дурят нашего брата, — ответил Нил с кислой усмешкой.
Удивившись этой озлобленности, которую Нил безуспешно пытался скрыть, Олбан просто сказал:
— Что ж, возможно, ты прав.
— У тебя ведь нет детей, так?
— Насколько мне известно, нет, — ответил Олбан. — А у тебя двое, верно?
— Двое. Сын с дочкой. Взрослые уже. Кирсти на днях нас во второй раз внучком осчастливила.
— Ну! Поздравляю.
— Спасибо, конечно. Только ведь кашу заварили мы, а им придется расхлебывать.
— Вот так раз. Я тоже подумывал когда-нибудь завести детей. Но ты меня сейчас разубедишь, Нил.
Нил хлопнул его по плечу:
— А ты и уши развесил! Пойдем-ка, разрешу тебе, уж так и быть, поставить мне кружку пива в «Слой-армз».
И они двинулись назад к лендроверу.
Верушка обнимает его за пояс, когда он смотрит в окно на маленький, тонкий водопадик, сбегающий с высокого утеса. (Всегда побеждает земное притяжение, всегда побеждает вода; ветер лишь сдувает воду в ту или другую сторону, откуда она будет падать во время короткого затишья или полного штиля.)
— Все хорошо?
— Конечно. А сама-то как?
— Великолепно. Ты не против, что я осталась?
— Не против? — переспрашивает он, поворачиваясь к Верушке и обнимая ее. — Да я обалденно рад. — Он кивком указывает на две отдельные кровати, — Извини, что не одна кровать.
— Ох, беда. Но смею надеяться, нас это не остановит.
— Я действительно храплю?
— Нежно. Мелодично. Трогательно. Убедила? А то могу продолжить.
Помимо Уин и Гайдна Верушку представляют тете Кларе, дяде Кеннарду (он — финансовый директор) и его жене Ренэ, дяде Грэму и его жене Лорен, кузену Фабиолу, его жене Деборе и их детям Дэниелу и Джемме, кузине Лори, ее мужу Лутцу (из Германии), их детям Кайлу и Фиби, тете Линде и ее мужу Перси (он — директор по маркетингу), кузену Стиву (он специалист по монтажу подъемного оборудования для контейнерных терминалов; только что переброшен на уик-энд самолетом из Дубая, где живет и работает едва ли не всю сознательную жизнь), тете Кэтлин (она — главный бухгалтер) и ее мужу Лансу, их дочери Клер, ее гражданскому мужу Чею, кузине Эмме, ее мужу Марку, их детям Шону и Берти, юрисконсульту Джорджу Хиссопу из фирмы «Гудэлл, Фьютр и Болк», его ассистентке Гудрун Селвз, управляющему имением Нилу Макбрайду, домоуправителю Нилу Даррилу, а также шеф-повару Сэнди Лэсситеру.
Наутро должны приехать Энди (ответственный секретарь компании) и Леа, сестричка Кори с мужем Дейвом и детьми Лахланом и Шарлоттой, тетя Лиззи (близняшка Линды), Филдинг с Берил и Дорис плюс кузина Рейчел с мужем (еще один Марк) и их двое детей, Рутвен и Фойн, а также кузина Луиза плюс жена кузена Стива Тесса, ее сын Рун, его гражданская жена Хеннинг и их крошка Ханна. Не говоря уже о минимум двух шишках из «Спрейнта»: скорее всего, это будут некие Фигуинг и Фромлакс, каждый со своей — вынужденно урезанной — микросвитой из двух лизоблюдов.
— Всех запомнила? — спросил ее Олбан с усмешкой, поднимая глаза от списка Гайдна.
— А как же!
Он даже попятился:
— Не обманываешь?
— Конечно, обманываю. — Верушка собиралась шлепнуть его по плечу, но в последний момент сдержалась. — Думаешь, раз я математик, у меня фотографическая память или что там еще?
Между тетей Кларой и Верушкой течет беседа.
— Не понимаю. Что значит: «Где находятся числа?»
— Наверное, можно поставить вопрос так: являются ли они абстрактными сущностями, как, например, законы физики, как функции от природы Вселенной, или это культурные умопостроения? Существуют ли они вне нашего сознания?
— Это для меня слишком сложно.
За ужином они сидят рядом. Обшитая деревом столовая с высокими потолками заметно вытянута в длину. Здесь Верушка чувствует себя как в исполинском гробу, но благоразумно помалкивает.
— Ужасно сложно, — повторяет Клара. — Мой муж, возможно, понял бы, но я — вряд ли.
Ее муж Джеймс умер от инфаркта в две тысячи первом году, и все его акции перешли к ней.
— Не так уж и сложно. Просто научный дискурс.
— Дискурс, — подхватывает Грэм Уопулд, дядя Олбана, муж тети Лорен, фермер из Норфолка, уже двадцать минут пытающийся без видимого успеха завладеть вниманием Верушки. — Красивое слово, правда?
