— И как долго мы были в отрубе? — спросил Фассин Кверсера-и-Джаната.
Они парили на мостике «Велпина», наблюдая, как сканеры прощупывают окрестности в поисках чего-нибудь напоминающего корабль. Продвигались они медленно. Насельники давным-давно заключили с облачниками соглашение, взяв на себя обязательство не перемещаться внутри них на высокой скорости. Несмотря на эластичность облачников, их индивидуальные пленочные покрытия, неустойчивые пояса и каналы разреженного газа, образовывавшие органы чувств и нервную систему, были чрезвычайно уязвимы, и кораблю размером с «Велпин» приходилось двигаться среди прядей живого вещества облачников медленно и осторожно, чтобы не причинить им никакого вреда.
«Велпин» транслировал сигнал-приветствие, содержащее и просьбу к Лейсикрофу выйти на связь, хотя Кверсер-и-Джанат не питали особого оптимизма: эти ученые стали притчей во языцех за привычку выключать свои системы связи.
Вид у истиннодвойни был искренне недоуменный. Кверсер-и-Джанат встряхнулись, зашуршав сверкающими морщинками своего зеркального одеяния.
— Где-где были?
— Как долго мы были без сознания? — спросил Фассин.
— Несколько дней.
— А потом еще несколько дней.
— Серьезно, — сказал Фассин.
— Эй, что значит «мы»? — возразил Айсул. — Я лично не был без сознания.
— Ну вот.
— Вы видите?
— Ваш друг не согласен.
— Вы сказали — несколько дней, — процитировал Фассин.
— Несколько дней? — повторил Айсул. — Несколько дней? Не были мы без сознания несколько дней, сколько-нибудь дней. Ни одного дня! — Он помолчал. — Разве нет?
— Этот процесс требует времени и терпения, — сказал насельник-истиннодвойня. — Лучше всего сон. Ничто не отвлекает.
— Нечем было вас развлечь.
— И потом, есть еще фактор безопасности.
— Конечно.
— Я только вздремнул немного! — воскликнул Айсул. — Закрыл глаза на минуточку, поразмыслить, не больше.
— Около двадцати шести дней.
— Мы были без сознания двадцать шесть дней? — спросил Фассин.
— Стандартно.
— Приблизительно.
— Что?! — завопил Айсул. — Вы хотите сказать, что нас специально усыпили?
— В некотором роде — да.
— В некотором роде! — Айсул был явно взбешен.
— Как мы и сказали.
— И в каком же это роде, похитители вы несчастные, пираты треклятые.
— В том роде, что это абсолютная правда.
— Вы хотите сказать, что опоили или отключили нас?! — почти завопил Айсул.
— Да. Иначе очень скучно.
— Как вы посмели?! — взвизгнул Айсул.
— Плюс это входит в условия пользования трубой.
— Условия пропуска, — поддакнула левая часть Кверсера-и-Джаната.
Другая часть истиннодвойни произвела что-то похожее на свист.
— О да! Эти условия пропуска — без них никуда.
— Без этого ничего не выйдет.
— Без этого мы не можем пользоваться трубой.
— Не можете?.. Что?.. Вы… Услов… — Айсул брызгал слюной.
— Да, — сказал Фассин, сигналя Айсулу, чтобы тот дал сказать ему. — Я бы хотел задать вам несколько вопросов о, гмм, путешествии по трубе, если вы не возражаете.
— Не проблема.
— Спрашивайте.
— Только чтоб вопросы были хорошие, а то ведь ответить могут полную чушь.
— …Никогда не слышал ничего более постыдного за всю мою… — бормотал себе под нос Айсул, паря в направлении голосканеров среднего радиуса действия и похлопывая по ним, словно это помогло бы обнаружить корабль Лейсикрофа.
Фассин считал, что они отрубились на час-другой. Ему подсказали это собственные физиологические реакции и тот объем работ по очистке и обработке противоударного геля и дыхательной смеси, который пришлось выполнить. Обнаружив, что прошло двадцать шесть дней, он испытал главным образом облегчение. Конечно, он потерял немало времени, так как вовсе не ждал этого и не был предупрежден, и это его обескураживало; он чувствовал себя ретроспективно уязвимым (неужели то же самое будет и на обратном пути?), но хорошо хоть, они не сказали «год» или «двадцать шесть лет».
Одно провидение знало, что произошло у Юлюбиса за это время (системы его газолета были на время перелета отключены, и он не мог проверить, сколько в действительности пробыл без сознания), но пока подтверждалось, что одна, пусть даже малая, часть легенды о насельническом списке правдива. Тайные ходы существовали. Один существовал наверняка, и Фассин считал маловероятным, что ход между Юлюбисом и Аополейином — единственный. Для выяснения этого стоило потерять месяц.
Фассин почувствовал, что пытается набрать в грудь побольше воздуха внутри своего газолета.
— И мы проделали этот путь по червоточине? — спросил он.
— Первый вопрос отличный. На него легко дать ответ в любом смысле! Да.
— Проделали. Хотя мы и называем их канюлями.
— А где у Юлюбиса, на Наскероне конец хода, канюли? Где находится адьютаж? — спросил Фассин.
— Ага! Он знаком с терминологией.
— Впечатляет.
— И в некотором смысле прекрасный вопрос.
— Абсолютно согласен. Но феноменально безнадежный в другом.
— Даже передать не могу.
— Безопасность.
— Вы, конечно же, сами понимаете.
— Конечно же, я понимаю, — сказал Фассин; получить прямой ответ на этот вопрос было бы весьма маловероятно. — И давно существует этот ход? — спросил он.
Истиннодвойня помолчала, потом ответила:
— Не знаю.
— Наверняка. Вероятно, миллиарды лет.
— Возможно.
— А сколько еще таких? — спросил Фассин. — Я имею в виду ходов, канюль?
— Тоже.
— Тоже?
— То же в смысле — опять — не знаю.
— Понятия не имею.
— Ну, сколько-то есть.
— Да, понятие действительно есть. Но сказать не можем. Опять условия пропуска.
— Да черт бы драл эти условия пропуска.
— Да, черт.
— Есть ли другие ходы с Юлюбиса — или где-то вблизи системы Юлюбиса, ну, скажем, в пределах ее облака Оорта — куда-нибудь еще?
— Тоже хороший вопрос. Не могу вам сказать.
— Это стоит больше нашего уракапитанства.
— А эта червоточина к Аонолейину — она соединена с ходами Меркатории? У их ходов тут нет порталов, адьютажей?
