— Я тебе давал.
— В каком смысле?
— Давал обещание, Катрин.
— Не знаю, Сувиндер. Наверно, вы меня с кем-то путаете.
— Нет. Я обещал не словами, а сердцем, Катрин.
— Неужели? Лестно такое слышать, Сувиндер, но пусть это вас не останавливает. Я все прощаю, договорились? Отпускаю вам все прошлые и будущие грехи, идет? Живите в свое удовольствие, я слова не скажу. Буду только счастлива.
— Катрин.
— Да.
— Катрин.
— Ну что еще, Сувиндер?
— …я могу надеяться?
— На что?
— На то… на то, что когда-нибудь ты смягчишься.
— Уже. Я уже смягчилась, Сувиндер. Целиком и полностью. Я к вам хорошо отношусь. Надеюсь, мы останемся друзьями.
— Нет, я не о том.
— Естественно.
— Ты позволишь мне надеяться, Катрин?
— Принц…
— Позволишь, Катрин?
— Сувиндер…
— Скажи, что для меня не все потеряно, Катрин.
— Сувиндер, я к вам хорошо отношусь и действительно искренне польщена тем, что…
— Всегда женщины говорят одно и то же! «Польщена», «хорошо отношусь», а потом вдруг — «но». Не одно, так другое. «Но я замужем». «Но ты слишком стар». «Но твоя мать меня проклянет». «Но я слишком молода». «Но я на самом деле не девушка».
— В каком смысле?
— …я думал, ты не такая, Катрин. Я думал, у тебя не будет «но». А вышло как обычно. Это несправедливо, Катрин. Несправедливо. Это гордыня, или расизм, или… или… неравенство.
— Принц, я вас умоляю. В последние дни я страшно не высыпаюсь. Мне необходим полноценный отдых.
— А я так тебя огорчил.
— Сувиндер, умоляю.
— Я тебя огорчил. Слышу по голосу. Ты больше не станешь такое терпеть, я угадал?
— Сувиндер, прошу, не мешайте мне спать. Давайте на время… прервемся, хорошо? Поговорим утром. Утро вечера мудренее. Нам обоим необходимо выспаться.
— Я иду к тебе.
— Нет, Сувиндер.
— Скажи, в какой ты спальне, прошу тебя, Катрин.
— Это исключено, Сувиндер.
— Умоляю.
— Нет.
— Я же мужчина, Катрин.
— В каком смысле? Вообще говоря, я это заметила, Сувиндер.
— Мужчине вредно… Что такое? Ты вздыхаешь, Катрин?
— Принц, не хочу вас обидеть, но мне в самом деле необходимо выспаться, поэтому прошу: скажите «спокойной ночи» и дайте мне отдохнуть. Ну пожалуйста: «спокойной ночи».
— Ладно. Я исчезаю… Но, Катрин…
— Слушаю.
— Я буду надеяться.
— Вот и славно.
— Это серьезно.
— А как же иначе?
— Иначе нельзя. Я серьезно.
— Ну, честь вам и хвала.
— Да. Хорошо. Доброй ночи, Катрин.
— Доброй ночи, Сувиндер.
Глава 4
Настало время рассказать, как работает наша компания. Во-первых — это необходимо уяснить, — мы до некоторой степени придерживаемся демократической процедуры. Попросту говоря, руководство выбираем голосованием. Но об этом позже.
Во-вторых, мы неукоснительно требуем, чтобы сотрудники, стремящиеся перешагнуть определенный уровень, отказались от прежних религиозных убеждений. На практике это означает, что руководитель, достигший того ранга, что раньше назывался у нас «magistratus», потом «мастер», а теперь — «Шестой уровень», должен поклясться в отказе от веры.
Мы не препятствуем посещению храма или молельного дома, не настаиваем, чтобы человек перестал молиться, будь то на людях или в одиночестве, и даже не предлагаем ему прекратить финансовую поддержку религиозных организаций (хотя какие-то шаги в этих направлениях ожидаются и приветствуются); мы, конечно же, не требуем, чтобы он освободил от веры свой разум (или, если угодно, душу). Все, что требуется, — поклясться в отказе от веры. Такой акции достаточно, чтобы отсечь ярых фанатиков: это поразительные в своем роде личности, если кому по вкусу их образ действий, но они лучше сгорят заживо, чем перейдут хотя бы в другую конфессию той же самой церкви.
В-третьих, у нас практикуется полная финансовая прозрачность: любое должностное лицо может ознакомиться со счетами любого другого. Разумеется, за последние годы, с внедрением компьютеров и электронной почты, для этого появилось гораздо больше технических возможностей, но в принципе такой порядок существует с первого века новой эры. В результате у нас нет коррупции; если она и проявляется, то в ничтожных размерах.
Оборотная сторона этого достижения — трудоемкость. Она не давала нам покоя во все времена: когда людям приходилось вскрывать для проверки ящики, забитые восковыми табличками, когда приходилось разворачивать свитки папируса, когда приходилось отстегивать прикованные цепями конторские книги, когда приходилось заказывать из хранилищ старинные гроссбухи, когда приходилось изучать микрофиши, и даже в наши дни, когда весь учет компьютеризирован; в течение двух тысячелетий каждое техническое новшество, которое, думалось, вот-вот облегчит процесс, очень скоро с неизбежностью влекло за собой новые усложнения расчетов и систем.
Стремясь к снижению затрат труда и времени, мы в порядке эксперимента неоднократно отменяли эту практику на определенный срок в определенном месте, чтобы немедленно от нее отказаться при положительном исходе таких опытов, но раз за разом убеждались, что ее преимущества перевешивают любые затраты.
Лазейки для коррупции все же остаются; видимо, с этим ничего не поделаешь. Компания всегда опасалась, что кто-то из сотрудников будет годами перекачивать незаметные суммы с ее счетов, а затем использовать эти накопления как первоначальный капитал для совершения сделок вне «Бизнеса», что само по себе не возбраняется, но становится возможным только благодаря доверию, осведомленности и контактам, приобретенным в результате корпоративной принадлежности и крепнущим до такой степени, что в какой-то момент они начинают искажать соотношение между предполагаемой и реальной пользой от данного сотрудника.
Действительно, отдельные субъекты решаются на такое мошенничество, но, как правило, жуликов ловят за руку; ведь если они не зарывают свои барыши в землю, то непременно начинают как-то их тратить, но когда должностное лицо живет не по средствам (которые легко поддаются проверке), это дает основание заподозрить обманный ход. Если кто-то, продолжая жить весьма скромно, долгие годы создает крупный денежный фонд вне нашего поля зрения, а потом, воспользовавшись правом ухода на пенсию по выслуге лет, отправляется с кругленькой суммой на собственный остров в Карибском море, мы тоже можем позволить себе обманный ход, чтобы вернуть средства, которые считаем своими. Мы — не мафия и, насколько мне известно, никому не подкладываем бомбы, но поверьте, можно добиться очень многого, имея свой швейцарский банк и большое число благодарных клиентов, которые помнят истории многовековой давности. Впрочем, в этом нет ничего удивительного.
