— Вот как. Ну все равно его ждут только на следующей неделе.
— Вот и славно. Передала от меня привет королеве-матушке?
— Нет, конечно. Мне и в голову не пришло, что вы знакомы.
— Кто ж не знает Одри? Мы с ней старинные приятели. Разве я тебе не рассказывал? А мне казалось, рассказывал. Склероз, наверно. Ну, не важно. Она, значит, меня не упоминала?
— К сожалению, нет.
— Ничего страшного. Поговаривают, она немного не в себе, а может, и совсем ку-ку. Как она тебе?
— Какая-то странная, будто диковата. Но в Англии полным-полно таких старушек.
— Видимо, на нее высота плохо действует.
— Может быть.
— А кто был твоим гидом, если принц еще не вернулся?
— Почетный консул Соединенных Штатов. Моложавый тип, хиппи второй волны. Угостил меня завтраком — как ни странно, вполне съедобным, а потом свозил на своем джипе в Джойтем. Похоже на Тун, только не так высоко в горах, местность более равнинная, вокруг кусты рододендрона. Сходили в заброшенный монастырь, осмотрели пару ферм и священных ветряков, несколько раз чудом не сорвались в пропасть, когда машину занесло, — вот, пожалуй, и все.
— Настоящее приключение.
— А у тебя как дела? Я несколько раз звонила, но никто не подходил.
— Да как обычно, дурака валяю. На машине катаюсь.
— Тебе нужен мобильник.
— Скажешь тоже! Чтобы он дергался тут день и ночь?
— Нет, Фредди, не «мобиль», а «мобильник». Мобильный телефон.
— Еще чего! Я буду гнать по шоссе, а мне в ухо телефон заверещит? Да я с перепугу обделаюсь.
На другой день небо было чистым, хотя, как ни удивительно (вероятно, во всем Туне это удивило только меня), под этим безоблачным небом кружилась метель. Жесткий, ледяной ветер срывался с гор, пронизывал дворец и весь столичный город и старательно выметал снег, смахивая его в долину, расстилая пышным белым покровом и укладывая в гигантские подушки сугробов по крутым берегам реки.
Джош Левитсен накануне беспокоился, как бы меня не продуло, но мне не впервой было оказаться в холодной стране. До самых глаз замотавшись шарфом, я вышла на улицу, все в той же европейской одежде, но, даже несмотря на это, яростная сила ветра меня оглушила.
Ребятишек поблизости не было. Город словно вымер. От сильных порывов ветра у меня выступили слезы, которые почти мгновенно застывали на коже; мне приходилось постоянно отворачиваться и наклонять голову, стряхивая с лица капельки солоноватого льда и растирая щеки. Я натянула шарф еще выше и кое-как добралась до «Торгового цента», где братья-сикхи засуетились вокруг меня и подали паурке — теплый чай с поджаренной ячменной мукой и сахаром, который на вкус оказался гораздо лучше, чем на вид. Там же я купила горнолыжные очки и синий неопреновый щиток, который закрывал лицо, придавая мне определенное сходство с Ганнибалом Лектером, но зато грел куда лучше шарфа.
Не оставив стихиям ни единого квадратного сантиметра голой кожи, я простилась с братьями, дав им возможность в очередной раз поживиться моими долларами, и опять вышла на холод.
Жители сидели по домам. Мне представился удобный случай осмотреть город как таковой — застройку и пространство. Я бродила по улицам до тех пор, пока обоняние, голод и случай не привели меня к чайному дому «Божественный промысел». Близился обеденный час; я села за столик и, пока руки-ноги все еще горели от мороза, с жадностью накинулась на дхал-бхут (липкий рис, политый чечевичной похлебкой) и джакпак-кампу (острое тушеное мясо неизвестного происхождения). Все это я запила жидким йогуртом, который назывался дхаи и был очень похож на обычное ласси.
Другие посетители чайной, в основном мужчины, закутанные с головы до ног в стеганую одежду (некоторые даже не снимали своих остроконечных шапок) улыбались в мою сторону, смеялись и тараторили по-тулански; я отвечала бессмысленной улыбкой, похохатыванием и дурацкими ужимками: когда в мясном рагу попался перец чили, я обмахивала рот так, чтобы со стороны это выглядело комично, трясла головой, ежилась, кривилась, присвистывала — словом, полчаса вела себя как слабоумная, зато уходя, я широко улыбалась под синей неопреновой маской Ганнибала Лектера и ощущала только сытость, тепло и безмятежность; на меня снизошло ничем не омраченное блаженство: такой непосредственной застольной беседы, такого жизнеутверждающего общения у меня не было никогда в жизни.
— Катрин?
— Да, мистер Хейзлтон.
— Надеюсь, там все нормально?
— Все прекрасно.
— А как в Тулане, хорошо?
— Неплохо.
— Ни разу там не бывал. Стоит съездить?
— Трудно сказать, мистер Хейзлтон. Если вы любите горы и снег, вам здесь понравится.
— Ты, похоже, не в восторге от этой страны, Катрин.
— Ну почему же, я люблю и горы, и снег.
— Понятно. Я тут все думаю, что ты там надумала. То есть пытаюсь определить, определилась ты или нет.
— М-м-м.
— Катрин, что-то ты темнишь.
— Разве?
— С тобой в комнате кто-то есть?
— Нет.
— Выходит, я тебя расстроил?
— Расстроили, мистер Хейзлтон?
— Катрин, надеюсь, ты веришь, что я не имею никакого отношения к содержанию этого диска. Он случайно попал ко мне в руки, и, признаюсь, я решил обратить это себе на пользу, а что еще мне оставалось?.. Катрин, если я сейчас зря теряю время, скажи — и я повешу трубку. Наверно, лучше будет поговорить в другой раз.
— С какой целью вы звоните, мистер Хейзлтон?
— Хотел узнать, что ты надумала касательно содержания диска, который я тебе передал. Решила ничего не предпринимать или все еще раздумываешь?
— Пожалуй, раздумываю. Лихорадочно раздумываю.
— Это правда, Катрин?
— Мистер Хейзлтон, разве я стану вас обманывать?
— Не исключено — если понадобится.
— Так или иначе, я все еще в раздумьях.
— К сожалению, проблема никуда не исчезла. Вот сейчас мы с тобой ведем разговор, а миссис Бузецки находится…
— В Бостоне. Она в Бостоне, и отнюдь не с подругой детства.
— Так-так. Ты в курсе. Не иначе как узнала от Стивена. Как у него дела? Думаешь, он что-то заподозрил?
— Трудно сказать, мистер Хейзлтон.
— Мне пора, Катрин. Вернется принц — передавай от меня привет, хорошо?
Вечером явился Лангтун Хемблу, который заявил, что отвезет меня в министерство иностранных дел для завершения формальностей. Мне нужно было взять с собой паспорт. Попросив Лангтуна подождать, я облачилась в туланскую одежду, после чего мы сели в его «роллс» и проехали — совсем недалеко — по оживленным городским улицам к приземистому строению с унылыми стенами.
