— Да, мэм?
— Лови.
— Благодарствую.
— Вот что, Кейт. «Блэк-джек» отдаю тебе обратно: у меня от него зубы желтеют… Ну, что еще?
— Маманя грит, у чужих незя конфеты брать.
— Кейт, не глупи: ты же сама мне их только что продала. Но по большому счету, твоя мама совершенно права. Раз ты отказываешься…
— Нет, ладно, давайте. Спасибочко.
— Да ты совсем голодная.
— Ну. Разве ж конфетой наешься?
— Как у нас дела, Джеральд?
— Почти готово, мэм. Только гайки затянуть. Через пять минут поедем.
— Отлично. И часто ты этим занимаешься, Кейт?
— Че? Торгую?
— Да, именно.
— Не-а. Первый раз. Хочете, секрет скажу?
— Что-что? Секрет?
— Ну. Побожитесь, что не сболтнете.
— Обещаю.
— «Вот те крест и чтоб мне сдохнуть»?
— Именно так.
— Деньги мне дядя Джимми дал. Монетки, чтоб поиграть.
— Вот как?
— Ну. А монетки-то ирландские, он на корабле в Ирландию плавал.
— Ирландские пенни?
— Ну. От наших не отличить, вот; токо на них арфа выбита. Для автомата тик-в-тик подходят.
— Дядя их тебе подарил? Ничего не потребовал взамен?
— Не-а. Отдал — да и все.
— Ха! Выходит, ты даже розничную цену не платила! Каждый вырученный пенни — чистая прибыль! Ну и плутовка! Джеральд, ты слышал?
— Я поражен до глубины души, мэм. Какое, однако, предприимчивое создание.
— Ну. Токо не все само в руки идет. Надо и свои денежки выкладывать. А шипучку, пришлось сказать, для мамани беру. Две бутылки задолжала.
— По какой цене ты продавала шипучку?
— Пенни чашка.
— Чашки у мамы взяла?
— Ну. Все одно, миссис, они до вечера без надобности.
— Понимаю. А, добрый день. Кейт, кто этот юноша?
— Да это ж Саймон.
— Здравствуйте, Саймон.
— Здрасьте, мисс. Кейти, я весь промок. Домой хочу. А ты че? Идешь?
— Угу. Вот тебе «пенни-дейнти». Сосульку из пакетика хочешь?
— А то!
— Дома получишь, ладно?
— Ладно. Спасибочко, Кейти. Побежали домой, а? С меня прямо текет. Через канаву прыгал да сорвался.
— Так-так-так. Попытаюсь угадать. Саймон выполняет функции охранного агентства.
— Не, он смотрит, чтоб эти говнюки у меня денежки не стырили.
— Это оно и есть. Кейти, ты, конечно, не сядешь в машину к посторонним, но скажи хотя бы, где ты живешь. Я хочу побеседовать с твоей мамой.
— Миссис, да вы ж побожились, что не сболтнете! Вас Боженька накажет, раз сказали «вот те крест и чтоб мне сдохнуть». Сдохнете, как пить дать! Вот увидите. Я не стану просто так болтать!
— Кейт, Кейт, успокойся. От меня никто не узнает о происхождении твоего стартового капитала… о пенсах, которые ты опустила в автомат. Я побожилась — значит, не сболтну.
— Ну, смотрите.
— Кейт, у тебя мама, похоже, совсем молодая, верно? А папа, видимо, с вами не живет, правильно я понимаю? У тебя нарядное платье, только оно тебе тесновато и для такой погоды не годится. Ты бегаешь голодная и оттого плохо растешь. А в школу ходишь? Хорошо учишься?
— Мне домой пора.
— Можем ехать, мэм.
— Спасибо, Джеральд. Одну минуту. Кейт, вернись. Я с тобой говорю серьезно. Это важный разговор. Ты собираешься провести здесь всю свою жизнь? Отвечай. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Кейт?
— … прихмахершей.
— Думаешь, это сбудется?
— А че?
— Кейт, а тебе известно, на кого еще можно выучиться?
— …моя подружка, Гейл, хочет пойти на стюардессу.
— Завязывай ты, Кейти. Я уж промерз.
— И парикмахер, и стюардесса — это неплохие профессии, Кейт, но я уверена: ты способна на большее, было бы желание. Просто ты еще многого не знаешь. Позволь мне все же поговорить с твоей мамой. Не возражаешь?
— Слышь, Кейти, я весь промерз, в задницу.
— Миссис… а вы, часом, не злодейка?
— Нет, Кейт. Я, конечно, не святая, и в прошлом, фигурально говоря, тоже пускала в ход ирландские пенсы, но я не злодейка. Джеральд, ответь: я злодейка?
— Ни в коем разе, мэм. По мне, вы — сама доброта.
— Кейти, завязывай… хватит языком трепать.
— Ладно уж, поедем с вами, раз так. Вы и взаправду нас подвезете?
— Ну, разумеется.
— Угу. Двигай сюда, Саймон. Домой поедем во на какой машине, эта тетенька нас подвезет. Ноги вытирай.
— Че?
Так состоялось мое знакомство с миссис Элизабет Тэлман, сотрудницей Второго уровня в "Бизнесе"; это произошло дождливым субботним вечером осенью 1968 года в предместье Коутбриджа, что к западу от Глазго.
Миссис Тэлман принадлежала к разряду тех людей, которые всегда казались мне на полголовы выше, чем на самом деле. Даже сейчас у меня в памяти возникает образ статной, элегантной дамы, гибкой и стройной, тогда как родная мать вспоминается мне понурой коротышкой, хотя они были примерно одинакового телосложения, а ростом различались не более чем на пару дюймов. Дело, наверно, в том, что миссис Тэлман никогда не сутулилась. У нее были длинные, черные, как вороново крыло, волосы, которые она перестала красить, да и то не сразу, только когда ей перевалило за семьдесят (у моей матери волосы были невзрачно-мышиными, а я не то русая, не то блондинка — наверно, в бабку по материнской линии). Миссис Тэлман отличали удлиненные пальцы, крупный рот и непривычный выговор, который звучал то как американский, то как британский, а то и вовсе по-другому, экзотически, дразняще-чуждо. В природе существовал и мистер Тэлман, но он обретался в Америке; они охладели друг к другу, не прожив вместе и года.
Сперва миссис Тэлман приказала Джеральду отвезти домой Саймона, а затем мы остановились у местной лавчонки, чтобы я купила две бутылки газировки в погашение долга. Уже подъехав к дому, мы увидели, как моя родительница нетвердой походкой ковыляет из паба, прихватив спиртное навынос.
Наверно, миссис Тэлман не рассчитывала в тот момент услышать от нее осмысленные речи, а потому обещала приехать на следующее утро.
Мать грозилась меня поколотить, чтобы неповадно было якшаться с кем попало. В тот вечер, напившись до беспамятства, она прижала меня к себе, дыша мне в лицо приторным запахом крепленого вина. Я старалась не ворочаться, чтобы не нарушить это затянувшееся проявление нежданной ласки, а сама явственно ощущала терпкие, изысканные, манящие ароматы, которыми веяло то ли от машины, то ли от самой миссис Тэлман.
