Когда проезжали через холм на окраине Галланаха, я оглянулся на замок и испытал смешанное чувство: вину, стыд и нервозность. Я ведь ни на шаг не продвинулся в своем расследовании. Только твердил себе, что прямых улик по-прежнему нет и вообще я сейчас отдыхаю, праздник все-таки, в Новый год работать грех, надо оттягиваться и отрываться.
– А поехали-ка на Шор-роуд, окропим виски папину могилу! – вскричал вдруг Льюис– Да и мистер Эндрю Макдобби, тыща восемьсот двадцать третий – семьдесят пятый, и его супруга Мойра, тыща восемьсот двадцать первый – девятьсот третий, достойны того, чтобы о них сегодня вспомнили!
– Ну, ты и вурдалак! – сказала Верити.
– А чего, отличная идея,– поддержал я брата.– Айда на кладбище!
Вот так получилось, что мы встретили Хелен Эр-вилл и Дина Уотта: они брели через Галланах по Шор-роуд. Дин играл – понятное дело, почти неслышно – на своем «стратокастере», а Хелен держала бутылку «Джека Дэниэлза». За ними плелась смешная собака, со шкурой в рыже-белых то ли разводах, то ли полосках.
– С Новым годом,– возопил Дин Уотт и сбацал аккордик.
Праздношатающийся люд поддержал его пьяными новогодними воплями, а дворняга – заливистым лаем.
И была уйма объятий, рукопожатий и поцелуев, а потом Хелен Эрвилл вскричала: «Верити! Да никак это ты?! Да никак трезвая?!» – и, повиснув на плече Дина, дохнула на нас бурбоновым перегаром.
– Угу,– кивнула Верити.– Вас чего, подкинуть? Хелен пьяно развернулась к бренчащему Дину.
– Да мы вообще-то домой шлепаем, в замок…– Она сильно наморщила лоб, взгляд заметался.– А может, и нет…—Хелен пожала плечами, шевеля густыми черными бровями.– Но если вам нужна компания…
– Махнем куда-нибудь? – сказала Верити Льюису, сидевшему рядом на пассажирском сиденье, и пихнула его локтем.
– Да запросто,– сказал Льюис– Полный бак. Куда?
– Обан?
– Скука!
– Глазго?
– На фиг!
– А как насчет одного местечка чуть к северу от Тигнабруайха? – предложил я, перекрывая шавкин брех.– Оттуда видно Кайлз-оф-Бьют. Красиво – не описать.
– Отлично,– сказал Льюис
– Идея – класс! Едем!
– Садитесь!
– И собаку давайте возьмем. Она в машине ездить приучена?
– А какая разница? Будет капризничать – за шкирку и в кювет!
– Правильно! Жучка, поехали с нами!
– А может, жучка не хочет.
Дин вручил «фендер» Льюису – пристраивать в ногах,– а сам наклонился к шавке, обнюхивавшей заднее колесо «эскорта».
– Хочет, фиг ли ей не хотеть,– заявила Хелен с убежденностью, доступной только в стельку пьяным.– Не родилась еще собака, которая не мечтает высунуть нос в окошко машины.
– А ну-ка, полезай,– прокряхтел Дин, переваливая обалделую псину средней величины и неопределимого происхождения в машину, ко мне на колени.
– Ну, спасибочки! – возмутился я.
Не теряя времени, Хелен заползла и устроилась рядом, а следом втиснулся и Дин.
– Так это я должен выяснять, не обсирается ли жучка в движущемся автомобиле?
– Хватит скулить! – Хелен оттащила от меня пахнущую рыбой собаку и усадила на колени к Дину.
– Все готовы? – спросила Верити.
– Интересно, у нее загораются зенки, когда тормозишь? – пытаясь заглянуть в собачьи глаза, проговорил Дин.
– Поехали! – вскричала Хелен.
Она громко пела, пока мы разворачивались на сто восемьдесят и катили обратно по городу. Хелен предложила мне «Джека Дэниелса», и я не отказался. Как и прежде, мы орали «с Новым годом!» каждому встречному, но теперь – под восторженный собачий аккомпанемент. Жучка оказалась не из пугливых: когда мы выехали за черту Галланаха и разогнались, она не закапризничала.
Мы ненадолго остановились в Лохтайре. Я вбежал в дом. Мама уже встала и взялась мыть посуду. Я ее обнял, и поцеловал, и сказал, что через несколько часов мы вернемся. Не надо волноваться: Верити трезва как стеклышко и выспалась – вообще, за такие дела в Шотландии в новогоднее утро надо сажать за решетку.
Мама мне велела проследить, чтобы никто другой не садился за руль, и вообще наказала быть осторожным. И дала в дорогу кучу сандвичей, и прочей закуси, и две бутылки минералки, и термос со свежезаваренным кофе, и из дома я вышел, шатаясь под тяжестью, и пришлось все это запихивать в тесный багажник тачки, но наконец дело сделано, мы едем отрываться-оттягиваться, и денек выдался погожий, и звучит очень громкая музыка, и еды всякой-разной полно, а собаке особенно понравился чесночный соус.
* * *
– Да насрать мне, какого цвета у него кожа. Человек, собственного имени произнести не способный, не должен управлять самой мощной военной машиной в мире.
Слушая Льюиса, я глядел на Дина Уотта и мысленно ругался: «Вот зараза, опять понесло!» Дин пожал плечами:
– Да, пожалуй.
Мы сидели на камнях за барьером парковочной площадки, над Вест-Глен; с этого места открывался вид на Кайлз-оф-Бьют. Остров – сплошь пастельные тона и тени – протягивался к югу в чуть водянистом свете новогоднего утра. Воды пролива слегка рябило от ветра, а еще они отражали молочные просторы покрытого редкими облачками неба.
«Вот черт»,– подумал я.
Эшли с кем-то отправилась на вечеринку к Лиз и Дроиду (танцы-шманцы-обниманцы, как сказал Дин), а потом сбежала оттуда, опять же не в одиночку. И у меня вдруг появилось чувство повторения пережитого. Может, это и не так стильно, как прыжок с крыши дядиного «рейнджровера» в объятия будущего супруга, но суть-то одна. Сердце мое не разрывалось на части на этот раз, да все равно ощущение было не из приятных.
Дину жизнь была вроде в кайф: он нежно настраивал «стратокастер», временами лабал какую-нибудь едва слышную музыкальную фразу. Льюис,
Вериги и Хелен нашли себе тему для спора: будущую войну. Точнее, распинался Льюис, остальным приходилось слушать.
– Да, черт возьми! – бушевал мой брат.– Если вы его назовете злобным ублюдком, я не найду оснований возражать…
«Эшли, Эшли,– размышлял, глядя в окно, я.– Эшли, о чем я только думал? Почему тянул? Чего боялся? Что мне мешало сказать напрямик?»
И знал ли я хотя бы, что мне следует сказать?
– …Демократия и свобода, и славные британские солдатики на самом деле идут воевать за восстановление девятнадцатого века в Кувейте и защиту семнадцатого века в Саудовской Аравии…
Знал, не знал – сейчас уже слишком поздно. Кажется, все-таки знал, и доказательство тому – чувство утраты. Значит ли это, что я люблю ее? Если да, то в этот раз все не так, как было с Верити. Совсем по-другому. (Верити сидела рядом с Льюисом, одетая в леггинсы, кожу и его ярчайшую оранжево-фиолетово-лаймовую лыжную куртку – этакий психоделический белокурый Будда угнездился на зачехленном автомобильном сиденье.)
