Льюис, услышав по телефону о случившемся, хотел все бросить и приехать, но мама и его отговорила – мол, все уже в порядке.
Я от волнения не находил чем заняться. Додумался позвонить в замок и поведать миссис Макспадден о своих ночных приключениях. Имени Фергюса, естественно, не упоминал, но дважды сказал, что налетчик явился за бумагами Рори, а теперь они скопированы и хранятся в банке. «В банке? – переспросила она, едва не оглушив меня через телефон.– Это ты, Прентис, хорошо придумал».
Я справился насчет Фергюсова житья-бытья, миссис Макс ответила, что все у него хорошо, нынче с друзьями отправился на рыбалку.
Что удивительно, ночью я спал как убитый. Джеймс потом сказал, что дважды видел на подъездной дорожке огни фар. Мне надо было ехать на прием к доктору Файфу, но мама за руль сесть не позволила, сама меня повезла в Галланах. Зато доктор разрешил вечером вернуться в Глазго, с условием, что я поеду поездом и в сопровождении друзей.
Все же я еще одну ночь провел в Лохгайре и рано утром уехал на машине, прихватив скопированный архив Рори. Из Глазго рассказал об этом по телефону миссис Макспадден и узнал, что Фергюс собирается на днях ехать в Эдинбург. Тут меня укусила непонятно какая муха, и я брякнул о своем намерении через денек-другой пойти в полицию – мол, вспомнил некоторые подробности ночного нападения, но сначала должен сам кое-что проверить.
* * *
Я снова ездил в университет, сидел на лекциях, ходил, прихрамывая, из аудитории в аудиторию. И в понедельник, и во вторник болела ушибленная голова, но все равно я геройски набивал ее знаниями. Обязательно запирал на ночь дом миссис Иппот, закрывал все ставни. Каждый день трижды, а то и четырежды звонил маме. Она сказала, что Фергюс, узнав о происшествии, прислал ей громадный букет. А еще он звонил из Эдинбурга и советовал оснастить дом электронной охраной, он-де знает в Глазго фирму, где, если сослаться на него, дадут скидку. Ну, разве не милашка? Да, я совсем забыл: мама с Фергюсом все-таки приедут в пятницу в Глазго и пойдут в оперу. «А ты не надумал идти с нами, Прентис?»
Естественно, я сказал «нет».
Точно в трансе, я положил трубку. Мысли рождались во множестве и неслись вскачь, но совершенно в разные стороны, зачастую кружа и сталкиваясь лбами. Что происходит, мать вашу за ногу? И как я должен себя вести в этом кошмарном сне наяву?
* * *
Ну и, естественно, я следил за военными новостями, как и положено добропорядочному потребителю массовой информации.
А она была нашпигована цензурированными штампами. Читаешь ли ты газету, смотришь ли телевизор или слушаешь радио – обязательно наткнешься на ту или иную вариацию изречения «на войне первой гибнет правда». Как ни парадоксально, сей трюизм сделался пропагандистским орудием, подразумевая, что вояки, политики и журналисты на попрание правды в известных обстоятельствах не могут не смотреть сквозь пальцы. И, положа руку на сердце, подобные обстоятельства нередко складываются даже в самые что ни на есть мирные времена.
Я напряженно думал: как не допустить, чтобы в пятницу мама встретилась с Фергюсом? Может, сказаться больным? В принципе это несложно устроить и по-настоящему. Еще можно обнаружить в договоре об аренде пункт, по которому мне запрещено оставлять гостя на ночь. А еще может вырубиться электричество из-за сбоя в компьютере. Утечка газа. Серьезные повреждения несущих конструкций под тяжестью картин, зеркал и люстр. Да все, что угодно.
Во вторник около полудня я решил, что завязываю следить за войной, иначе история, которую я проживаю, помешает мне защитить диплом спеца по истории уже состоявшейся. Вечером во вторник позвонила Эш, я ей рассказал обо всем случившемся – и в замке, и в Лохгайре. Она не нашлась с дельным советом, сказала, что мне, наверное, следует обратиться в полицию. Приглушенным голосом добавила: у самой дела в последнее время не шибко ладятся, но подробнее она рассказывать не может.
Ее голос вызвал во мне бурю противоречивых чувств, наполнил воодушевлением и одновременно низверг в пучину отчаяния. Хотелось закричать: «Выслушай меня, женщина! Я в тебя, кажется, влюбился. Да, влюбился…» Иначе как этими выкриками выразить свои чувства я бы не смог, а потому и выражать не стал. Да и не был уверен на все сто, если честно. А и был бы уверен, вряд ли осмелился бы. Создалось впечатление, что не эти слова ей хочется услышать. У любого человека иногда возникает желание затихариться, пожить в мире простом и спокойном, остыть малость.
И вообще, разве не смешно, если какой-то чмошник вчера распускал перед тобой сопли и требовал сочувствия, а сегодня клянется в любви до гроба? Я бы на месте Эшли вряд ли поспешил связать с таким придурком свою судьбу.
Так что разговор получился не слишком связным. Под конец у меня у самого настроение упало до нуля. Расспрашивать Эшли о ее победах на любовном фронте я не стал.
Трубку я клал с тем же чувством, которое испытал год назад, когда после новогоднего кутежа ехал из Галланаха в Глазго и застрял в Лохгайре. Вспомнив, каким я был тогда позорным трусом, едва не схватил трубку, чтобы позвонить Эш. Даже протягивал руку пару раз, и корчил глупые гримасы, и вслух убеждал себя поступить, как подобает мужчине, но было страшно, да и что я услышу в ответ, еще неизвестно… Чего гадать, позвони и узнаешь, а так будешь мучиться. Звони! Сейчас же!
Я, конечно, не позвонил.
Ведь у меня были более срочные дела. Почти с оргазмическим облегчением я вернулся к учебе. От одной мысли, что прошлое можно принять или отвергнуть, мне захотелось его принять. Настоящее слишком уж нагло ломилось в двери – значит, грех не дать ему отлуп.
Таким образом, все как бы вернулось в привычную колею… Правда, было у меня подозрение, что это ненадолго.
* * *
В пятницу, 23 января 1991 года, в середине дня, Фергюс Уолтер Круден Эрвилл выехал из Гайнем-касла на своем «рейнджровере» и двинулся к северу через город Галланах и деревню Килмартин, миновал замок Карнассери и древнюю пирамиду из камней возле Кинтроу, пересек узкую пойму Барбрек-ривер перед Лох-Крейгниш, снова направился в глубь острова, выехал к морю уже за мариной Крэоб-Хейвен, затем по дуге проехал мимо деревни Ардуайн, обогнул Лох-Мелфорт, оставил позади Килмелфорд, углубился в лес, протянувшийся до Глен-Гэллайн, а затем его берегом добрался до Лох-Феохан и петляющей от него к Обану дороги. «Рейнджровер» около часа проехал через город и устремился дальше на север, к Коннелу, там перед Фолс-оф-Лора дождался разрешающего сигнала светофора, двинул по мосту, помотался по развязкам и наконец свернул с шоссе на грунтовку, которая привела к берегу, к узкой взлетно-посадочной полосе коннельского аэродрома.
Фергюс Эрвилл оставил «рейнджровер» на автостоянке возле летного поля. Поговорил с чинившим забор вокруг парковки мистером Керром, жителем деревни Бендерлох, расположенной в паре километров от аэродрома. Мистер Эрвилл изъявил желание воспользоваться телефоном в строительном вагончике, служившем здесь контрольно-диспетчерским пунктом. Мистер Эрвилл, по словам мистера Керра, пребывал в приподнятом настроении и сообщил, что собирается слетать на какой-нибудь остров в архипелаге Внешние Гебриды (Говнюшные Ебриды, его точные слова), где живет его старый школьный друг. Есть идея преподнести этому другу сюрприз в виде бутылки виски – как запоздалый новогодний подарок. Мистер Эрвилл продемонстрировал мистеру Керру бутылку «Баумора» в небольшом кожаном саквояже, где также находились кое-какая одежда и туалетные принадлежности. Ничего необычного во внешности и поведении мистера Эрвилла мистер Керр не заметил, если не считать пары болезненных гримас и странного поеживания. Керр спросил, все ли в порядке, Фергюс ответил утвердительно – разве что побаливает одно-два ребра, но это ерунда, старая травма.
