— Лично я в метро страдаю от клаустрофобии.
— Знаю.
— Иногда я езжу на автобусе, — проговорила она чуть слышно, словно извиняясь за то, что стоит ей позвонить, как приедет ее личный шофер на «бентли», а кроме того, ей позволено тратить на такси любые суммы.
— Ты и об этом мне говорила. Позволь выразить от лица спрессованных там в часы пик масс нашу благодарность за то, что вы, мэм, снисходите до нас и освещаете наши ничтожные жизни своим лучезарным присутствием.
Она нежно похлопала меня по руке и пробормотала что-то успокаивающим тоном. Я отнял руку, провел сверху вниз по ее плоскому животу и, взъерошив мягкую вьющуюся поросль, углубился в расселину, спрятанную под волосками.
Мышцы ее бедер напряглись, закрывая проход.
— У меня там с прошлого раза немного натерто, — сказала она, снова беря мою руку. Не отпуская ее, она поворочалась на белоснежной простыне и легла на живот.
(У нее по всей левой стороне тела тянется странный узор каких-то темных теней, точно кому-то взбрело в голову нанести хной на ее светло-коричневую кожу татуировку, изображающую лесные папоротники. Она идет от плеча, огибает грудь и продолжается вниз, к медовому изгибу бедра. След от удара молнии.
— Что это? — помнится, прошептал я в ту первую ночь, когда увидел его почти четыре месяца назад в другом гостиничном номере, на противоположном краю города, при слившемся в единое целое, словно сплавившемся свете золотого уличного фонаря и серебристой луны.
След походил на грим в каком-нибудь халтурном фантастическом сериале, бюджетной версии «Звездного пути» или «Вавилона-5»; подумав, что это действительно татуировка, сделанная хной, я на пробу лизнул ее, не смоется ли. Селия лежала неподвижно и не моргая смотрела на меня большими глазами, казавшимися совсем черными.
— Это тогда я наполовину умерла, — произнесла она будничным тоном.
— Что?
— След от молнии, Кеннет.
— Молнии?
— Да, молнии.
— Настоящей, с громом и?..
— Да.
Однажды она, тогда еще почти ребенок, стояла на утесе на острове Мартиника и наблюдала за грозой.
В нее попала молния, и сердце остановилось. Она почувствовала это и знала, что оно больше не бьется, и когда упала, то ей повезло, что она упала назад, в траву, а не вперед, на камни у подножия тридцатиметрового обрыва. Она чувствовала себя очень спокойной и знала, — лежа и поджидая, когда запах паленых волос улетучится и сердце заработает вновь, — что почти наверняка останется в живых, но была также абсолютно уверена и в другом: мир пошел в двух разных направлениях с того момента, когда в нее ударила молния, и в другом мире, до сей поры параллельном, во всех отношениях ничем не отличавшемся от здешнего, она умерла, то ли убитая самой молнией, то ли найдя смерть на камнях внизу.
— Кстати, у меня на голове тоже есть небольшая отметина, — сообщила она мне в раскаленной атмосфере того первого памятного номера.
Сели отвела назад пряди, обнажив коричневую полоску, волнистую и тонкую, не толще одного из ее волосков, которая шла от края скальпа в чащу ее густо переплетенных длинных и довольно темных волос.
Какое-то время я не мог оторвать от нее глаз.
— Бог ты мой — в постели с Гарри Поттером.
Она улыбнулась.)
Пока я отслеживал взглядом завитки папоротниковых листьев, Сели переложила мою руку на свои безупречные ягодицы.
— Если не возражаешь… — проговорила она, — На замену, а?
— Я уже весь горю, детка.
— Ага, я и сама вижу. Давай теперь осторожненько.
Где-то по ту сторону плотных темных штор и несколько ниже их Лондон тихо урчал что-то себе под нос.
— Что это?
— Ага! — Я удовлетворенно вздохнул, разглядывая вставленный в рамку исписанный листок бумаги, — Это первое письмо с поступившей на меня жалобой. Тогда я временно замещал диджея на радио «Стратклайд-Саунд», пока наш постоянный ведущий, большой фанат Томми Вэнса
[23]
, лежал переламывался в диспансере, как обычно в середине января.
— Не могу ничего прочитать.
— Да уж, сперва я подумал, что кляксы и разводы остались от слез, но затем понял, что это, видимо, слюни. Слушатель просто плевался, когда писал. Хорошо хоть, не зелеными чернилами.
— Что же ты натворил?
— Предположил, что Lynyrd Skynyrd и Mountain
[24]
неплохо смотрелись бы в одном сборном концерте.
Никки непонимающе уставилась на меня.
— Да, тебе это ни о чем не говорит, — вздохнул я. — Тебя тогда еще и в проекте не было, дитя мое.
— Lynyrd Skynyrd — была такая группа в Штатах, их самолет врезался в горный склон, — пояснил Фил, на миг подняв голову от «Гардиан». — Они написали песню «Sweet Ноше Alabama»
[25]
— как бы ответ конфедератов на нил-янговскую «Southern Man»
[26]
, обличавшую расизм южан.
— Вот оно что, — произнесла Никки.
Похоже, мы с точно таким же успехом могли бы обсуждать дела Древней Греции.
— Фил у нас прям электронная энциклопедия, такой же зануда, разве что одним щелчком не выключишь, — сообщил я Никки.
— Расскажи о своих делах на любовном фронте, Кен, обычно это срабатывает, — ответил Фил и потянулся за следующей жевательной резинкой.
— А еще он курит, — поведал я, — Фил, тебе не пора наклеивать свежий никотиновый пластырь?
Тот бросил взгляд на часы.
— He-а. Еще восемнадцать минут сорок секунд. Не то чтобы я отсчитывал время…
Мы сидели в офисе на площади Сохо-сквер, где находится штаб-квартира нашего радиоканала «В прямом эфире — столица!», являющегося подразделением «Фэбьюлос маут корпорейшн»; раньше весь этот комплекс офисных помещений принадлежал компании «Юнайтед филм продьюсерз». Шла вторая половина дня. Фил — тот, словно тральщик, усердно прочесывал газетное море в поисках материала для передачи и под конец перешел к серьезным газетам. Непростительное легкомыслие.
