— Кажется, твои пташки упорхнули, приятель, — сказал Фил, пнув носком ботинка старую пивную банку, — Если только они сюда когда-нибудь залетали.
— Спасибо, Фил, спасибочки, — проговорил я.
В отличие от Крейга Фил отнесся куда более скептически к моему рассказу о вчерашних событиях. Возможно, потому, что видел, до какой степени я вечером напился. А может, из-за пиджака.
Поребрик на этой улице был косой и выщербленный, асфальт весь потрескался, а местами даже и раскрошился, причем до такой степени, что из-под него проглядывала допотопная булыжная мостовая; осколки от разбитых ветровых стекол хрустели под ногами, как гравий; у обочин стояли брошенные, сгоревшие автомобили с ржавыми боками и провисшей драной обивкой на потолках. С трех сторон тупичок обрамляли покосившиеся листы гофрированного железа, испещренные невразумительными граффити и увенчанные ржавыми железными уголками с протянутыми по ним рядами колючей проволоки, украшенной клочками какой-то ветоши, трепетавшими на ветру, словно молящие о пощаде затерявшиеся в равнодушном и одноцветном аду погибшие души.
Некоторые из секций ограды представляли собой грубо сляпанные ворота, на них висели грязные цепи и амбарные замки.
Крейг сложил руки в замок, я поставил ногу — Крейг заставил меня снять один ботинок, что сделало возможность сбежать в случае чего крайне проблематичной, — приподнялся и глянул поверх гофрированной створки. Моему взору предстали забетонированные площадки перед заброшенными промышленными постройками. Грузовые контейнеры. Сараи. Лужи. Штабеля деревянных поддонов. Земляные кучи. Сорняки. Снова поддоны. Вокруг ни души, даже ни одна сторожевая собака не явилась поприветствовать меня. Начал снова накрапывать дождь.
— Что-то мне совершенно не нравится это место, — сказал Фил.
— Ну как, насмотрелся? — спросил Крейг.
— Так и чувствуешь, как жизненная сила сочится через поры и улетучивается, — пробормотал Фил.
— Сейчас уже никто не носит серые носки, Кен.
— Так и есть, — ответил я, чертыхнулся и стал высвобождать рукав, зацепившийся за колючую проволоку, — Давай-ка, ребята, к чертям отсель валить.
— Это все немецкое пиво, дружище. Мы тебя от него отлучим, пока твоя грамматика опять не придет в норму.
Теперь я звонил Селии по два раза на дню из самых разных телефонных будок Центрального Лондона.
Я уже знал ее номер наизусть.
Она так ни разу и не ответила.
Вместо этого в четверг, когда я только что закруглился со своей передачей, прибыл курьер и вручил мне пакет. Тот был тонким и легким, как сама Сели, но я уже не смел и надеяться. Расписавшись в получении, я его вскрыл, и, слава всемилостивому Богу, там лежала магнитная карта-ключ.
Заиграл мой мобильник. Что-то во мне потеплело и растаяло, будто дело шло к лету, а не к зиме.
Из крохотного громкоговорителя трубки зазвучал голос Селии:
— «Олдвич», апартаменты под куполом.
— С тобой… — начал я было вопрос, но Сели уже отключилась; я опустил голову.
Телефон опять ожил.
— Что? — переспросила Сели.
— С тобой все в порядке? — прохрипел я, потому что от волнения у меня сжалось горло.
— Да, — произнесла она слегка озадаченно, — Само собой.
Я улыбнулся в разделявшее нас пространство.
— Тогда до скорой встречи.
Я не мог трахаться. Просто хотелось лежать в ее объятиях. Или самому ее обнимать. Даже не снимая одежды. Сели казалась скорей озадаченной, чем встревоженной. Но также скорей озадаченной, чем сочувствующей.
— Нет, я не запомнил номер такси, — возразил я, — разве кто обращает внимание на такие вещи?
— Я обращаю.
— Вот как? И какой же был номер того последнего, на котором…
— Сорок четыре семнадцать.
— Брось, Сели, ты шутишь!
— Вовсе нет. Я вечно забываю в машинах перчатки, шарфы, сумочки и зонтики. Как ни странно, мне всегда легче запомнить номер, чем…
— Ну ладно, ладно, — шепнул я.
— Кеннет, тебе не хочется снять с себя одежду?
— Э-э-э…
— Или с меня?
— Собственно, э-э-э…
— Думаю, нам понадобятся наркотики, — заявила Сели решительно, — К счастью, у меня есть соответствующие контакты.
И она оказалась права.
— Знаешь, чем занимается Джон, когда он не со мной и не в одной из своих заграничных поездок?
— Нет.
— Хочешь узнать?
— Не то чтобы очень.
— Занимается спелеологией.
— Чем?
— Спелеологией. Лазает по пещерам. Изучает подземный мир. В основном в Англии и в Уэльсе, но и за границей тоже.
— Это, — прошептал я, — как-то не по-гангстерски.
Мы лежали на гигантском круглом столе в одной из комнат апартаментов под куполом. Под самым куполом, действительно на самом верху отеля. Стол мы приспособили несколько поудобнее, взяв простыни и подушки из спальни и протащив их через две гостиные. В круглой комнате было множество узких, высоких окон, через которые можно было видеть мост Ватерлоо, частично Олдвич и даже Друри-лейн. Если бы нам вздумалось встать на стол, то открылся бы видна часть Стрэнда. Двенадцать чрезвычайно строгих стульев, более подходящих для какого-нибудь офиса, были расставлены вокруг огромного стола. По правде сказать, даже вся та мягкая амуниция, которую мы на него навалили, не могла сделать его вполне удобным. Кровать подошла бы гораздо больше, но Сели захотелось именно так, и здесь, и никак иначе.
— Мобильные телефоны в пещерах не работают, — произнесла она после долгого молчания.
Я задумался над ее словами. И задумался крепко.
— Может, он еще и подводным плаванием занимается?
— Да.
Я снова погрузился в размышления.
— Зачем ему понадобилась такая отговорка?
— Не знаю. Поэтому я думаю, что это, может, и не отговорка.
Мы помолчали. Затем Сели прильнула ко мне и обняла. Ей еще не удалось нагреть воздух в апартаментах до привычной для нее температуры, и она, видимо, замерзла. Я лежал рядом с ней, понемножку потел и размышлял над тем, что сказал Крейг. Ну, насчет любви.
Прошло еще какое-то время, и, уткнувшись в мое плечо, Сели прошептала:
— Так, значит, у тебя есть номер моего мобильного?
Я прикрыл глаза. Никогда мне не было так чертовски приятно держать ее в объятиях.
— Да, — пришлось мне сознаться.
Сели ничего не ответила, но немного спустя я почувствовал, как она легонько кивнула, после чего произнесла:
