— Моей передачи, шут гороховый!
— Ё-моё, да ты дуришь меня, паря! — На последнем слове Эд взял такую высокую ноту, что мой мобильник с трудом смог ее воспроизвести.
Я подробно рассказал о моей встрече с мистером М. у Со-мерсет-хауса.
— Ах да, раньше там ище, кажется, регистрировали всякую всячину, правда? Рождения там, свадьбы. Ну и смерти.
— А нынче сердце всего дворцового комплекса окончательно похолодело — там залили каток, рядом с которым я и наткнулся на мистера М.
— И ты теперича собираешься поставить какую-нибудь песенку для его женки?
— И тут ты чертовски прав.
— Эго ж затрахаться, парень! И он ище говорит, будто тебе чем-то обязан?
— Он и вправду на это намекал, только…
— Ну так попроси его выяснить, кто тебе учинил недавнюю бяку. Черт побери, посвяти его сучке целую передачу, и пусть он для тебя сотрет тех шельмецов в порошок.
— Думаю, это было бы уже слегка чересчур.
— Э, приятель, твой новый знакомец, он такой чувак, что просто обожает крайности.
— Знаешь, я, пожалуй, не стал бы его вмешивать… в какую бы заваруху я ни вляпался.
— Мудро, Кеннит.
Пальцами левой руки я побарабанил по своему правому предплечью. Я стоял на палубе «Красы Темпля», облокотившись на поручень, и смотрел на темную воду Темзы. Джоу осталась внизу, она вскрывала пакеты, только что доставленные из Челси, из какого-то тамошнего корейского заведения.
Мне жутко хотелось кому-нибудь рассказать хотя бы частично о том, что произошло днем, и Эд как раз подвернулся под руку. Да и с кем я мог поделиться, если не с ним?
— Или, ты полагаешь, мне следовало бы попросить его помочь? — спросил я, — Знаю, что он негодяй, но ведь он действительно вел себя очень по-дружески, разве что не навязывался со своими услугами. Вот я и решил, может…
— Не думаю, не стоит. Я пошутил. Держи лучше свою тощую белую задницу подальше от таких, как он.
— Уверен?
— Уверен, браток.
— Но знаешь, на вид он вовсе не так уж плох…
— Слышь, я те кой што расскажу о твоем разлюбезном мистере Мерриэле.
— И что именно?
— Чуток страшное, но те лучше знать.
— Ну и?
—, Сичас, — И невидимый Эд где-то в темноте глубоко, с шумом набрал воздуха в легкие. А может, затянулся косяком. — Видал, какой на него работает белобрысый бугай? Здоровенный, как противоядерный бункер.
— Я его видел. Сегодня днем он вручил мне визитку мистера М.
— Ага. Вот что я о нем слыхал кой от кого, кому как-то случилось попасть в переплет. Когда мистер Мерриэл хочет что-то узнать, а кто-то не хочет рассказывать, или, типа, он кем-то недоволен, то человека привязывают к стулу, а его ноги кладут пятками на сиденье другого стула и тоже привязывают, опосля чего приходит белобрысый верзила, садится на ноги где-то посередке и начинает прыгать, точно на диване, вверх-вниз, все сильней и сильней, до тех пор, пока чувак не заговорит или ноги с хрустом не вывернутся коленями наизнанку.
— О, бля! Господи Исусе, ну и жуть!
— И я слышал все это от черного братка, которому обычно можно доверять, он не треплет абы чего, не то что вы, снежки. Его просто приводили посмотреть, что могут сделать и с ним, ежели он когда встанет поперек дороги мистеру Мерриэлу. Думаю, тот браток малехо позволил себе проявить самостоятельность, так, самую капельку, и мистер Мерриэл решил его эдак чрезвычайно мягко предостеречь. Чтоб тот увидел сам. Ну и послушал.
— Мне уже худо.
— Тот браток, кстати, тоже бугай ничего себе и может за себя постоять, но клянусь, когда он все это мне рассказывал, то посерел. Совсем серый стал, Кеннит.
— Зеленый, — выдавил я из себя, — Я. Сейчас.
— Че ты, я просто хотел те малость рассказать, прежде чем сунешься вязаться с такими чуваками. Думал, те следует знать.
— Кен?! — крикнула снизу Джоу.
— Зовут перекусить, Эд. Хотя, по правде сказать, у меня, кажется, пропал аппетит, и ты можешь догадаться почему. Как бы там ни было, спасибо за предупреждение.
— Какое там.
— Пока.
— Ага. Будь начеку. Держись, браток. До встречи.
Я так и не удосужился разглядеть как следует карточку мистера Мерриэла до следующего утра. Достал ее из бумажника лишь перед тем, как пошарить под моей Ленди, проверяя, нет ли там бомбы, и отправиться на работу. Мерриэлы жили на Эскот-сквер в Белгравии. Помню, я еще постоял у дверцы, раздумывая, стоит ли ввести их домашний телефон в память моего мобильника, и решил, что это все-таки следует сделать. Записал я их номер в ячейку 96, вместо номера мобильника Сели. Раньше я так и не собрался его удалить — мне нравилось перебирать номера, пока не высветится ее телефон, а затем смотреть на нею, — но записать вместо него домашний показалось мне подходящей заменой.
Едва я закончил сию операцию, трубка зазвонила прямо в моей руке; звонил Фил из нашего офиса. День снова выдался серенький, пасмурный, что характерно, в общем-то, для декабря, и дождь уже начал накрапывать. Я отключил сигнализацию, открыл дверцу и плюхнулся на сиденье моей старушки, чтобы не стоять под дождем, после чего сказал в трубку:
— Да?
— «Горячие новости».
Я вставил ключ зажигания.
— Что там о них слышно?
— Запускают четырнадцатого января.
— Как, уже в следующем году? А они не поторопились?
— Всего-то через месяц. Но на сей раз решено твердо.
— Ну конечно же, как всегда, Филип.
— Нет, передача уже внесена в сетку вещания. С твоим именем.
— Все одно как-то не слишком обнадеживает.
— Уже закрутили рекламу и все остальное.
— Все остальное. Ну что же…
— Пиарщики на все лады склоняют твое имя. Все гудит.
— Лампа дневного света тоже гудит, прежде чем окончательно сдохнуть, тебе не кажется?
— Ты не мог бы перестать быть столь чертовски циничным?
— Возможно, вскорости после того, как перестану быть столь чертовски живым.
— Я просто подумал, что тебе следовало бы знать.
— Ты прав. Если что и убивает меня, так это неопределенность.
— Если сарказм — это все, на что ты способен…
— То в сегодняшней передаче мы как следует повеселимся.
По телефону было слышно, как он смеется. Я принялся было заводить Ленди, но затем снова откинулся на спинку сиденья и замахал на Фила рукой, хотя он и не мог меня видеть.
— Ну скажи, ради бога, — попросил я его, — почему телевизионщики поднимают из-за всего такую шумиху? Ведь речь идет всего-навсего о какой-то зачуханной телепередаче, мало кого интересующей, а не о неизвестной доселе пьесе Шекспира, обнаруженной на оборотной стороне листов считавшегося пропавшим куска «Неоконченной симфонии»
[96]
.— Я снова коснулся ключа зажигания.
