Грохот упавшего позади кресла — и чисто выполненный прыжок на столешницу.
Хотя и это была не главная хитрость.
У Кавана едва хватило времени, чтобы закрыть рот и отпрянуть. Глаза у Лоусона Брайерли округлились. Я ринулся к нему по столу. На всякий случай я предусмотрительно надел черные кроссовки, так что поскользнуться не мог.
Хотя и это была еще не самая хитрая моя домашняя заготовка. Лоусон схватился за край стола, силясь от него отпихнуться. Пробегая мимо Кавана, я заметил краем глаза, что он упал с кресла. Краем другого глаза я увидал, что и коротышка за главной камерой, и парень с переносной оба снимают меня. Кто-то вынырнул из темноты позади Кавана и попытался схватить меня за ноги, но промахнулся. К тому же я бросился на стол животом вниз, левая рука вытянута, чтобы, если удастся, схватить Брайерли за шейный платок, правая, сжатая в кулак, отведена назад.
Лоусон попытался отскочить, но, во-первых, его подвела реакция, а во-вторых, его задержал микрофонный провод. Упав ничком, я заскользил вперед; промахнувшись, не сумел вцепиться в платок и вместо этого ухватился за ватное плечико разорвавшегося по шву Лоусонова пиджака, однако мой кулак попал куда надо — и, судя по боли в костяшках, довольно удачно, — в левую щеку, прямо под глаз.
Инерция моего движения оказалась настолько велика, а он так сильно оттолкнулся от стола, что мы оба перелетели через его кресло и грохнулись на пол позади него, сплетясь в клубок и нанося друг другу удары; я сумел врезать ему еще пару раз, хотя и не так сильно, ему же удалось двинуть меня разок по ребрам и разок по затылку — хотя то были скорей толчки, чем настоящие, болезненные удары, — пока нас не растащили ребята из охраны и члены съемочной группы.
И все это тоже не было главной хитростью.
Брайерли, что-то выкрикивавшего о коммунистических методах устрашения и насилия, поскорее увели прочь, окружив кольцом, люди в наушниках, в то время как меня крепко держали, притиснув задом к столу, двое охранников в униформе. Я совсем не сопротивлялся и, улыбаясь, смотрел вслед Лоусону. К моему удовольствию, уже сейчас было видно, как у него под глазом наливается то, что в тех краях, откуда я родом, называют «фингал», то есть здоровенный синяк. Где-то в темноте негромко закрылась дверь, и лоусоновские вопли стихли.
— Довольно, ребята, — сказал я охранникам, — Обещаю, что не побегу вслед за ним.
Они продолжали меня держать, но хватка немного ослабла. Я огляделся. Каван, видать, тоже пропал. Я все еще улыбался охранникам, когда открылась дверь и вошла девица-администратор. Вид у нее был профессионально невозмутимый.
— Кен, мистер Нотт, не хотели бы вы пройти опять в Зеленую гостиную?
— Прекрасно, — ответил я. — Но мне хотелось бы получить обратно мои пассатижи или хотя бы расписку. — Я улыбнулся. — А новый микрофонный провод я оплачу.
Тоже не слишком хитро.
— Кен! — Это в Зеленую гостиную зашел Каван.
Вместе со мной там еще сидели двое охранников и две ужасненькие. Я смотрел по находящемуся там телевизору круглосуточные новости и расслаблялся, потягивая скотч с содовой. Бодяжить не в моих привычках, но это был всего лишь бленд, и к тому же мне требовалось напиться поскорее.
— Каван! — приветствовал я его.
Он выглядел немного порозовевшим. На его лице появилась смущенная улыбка, выдававшая, что он чувствует себя явно не в своей тарелке.
— Знаешь, мы несколько удивлены, Кен. С чем это связано?
— Что именно? — переспросил я.
Каван присел на краешек столика для напитков и сэндвичей.
— Слегка в голову ударило, Кен?
— Каван, — пожал я плечами, — даже не могу представить, о чем идет речь.
Дверь снова открылась, и вошел исполнительный продюсер, лысенький, изнуренный человечек со скорбным выражением лица; я с ним где-то мельком встречался, но имя позабыл в тот же миг, как мне его назвали.
— Кен, — проговорил он хриплым голосом, — что, что, что это было такое? Я хочу сказать, такое просто непозволительно, такое просто, такое действительно просто, я хочу сказать, с какой стати…
— Каван, старина, — сказал я.
— …то есть я хочу сказать…
— Что именно?
— …нельзя, просто нельзя…
— Вы собираетесь вызвать полицию?
— …никакого уважения, где ваш профессионализм…
— Значит, все же в полицию?
— …вам должно быть стыдно, и я хочу вам доложить, что я не…
— Ну да. Вы хотите вызвать полицию, так ведь?
— …никогда за всю свою жизнь…
— Ах, вот как…
— …позор, просто позор…
— Так вызвали вы полицию или нет? Вы собираетесь туда звонить?
—.. о чем вы только думали…
— Понятия не имею, Кен. Вот он, может, знает? Майк, мы собираемся вызвать полицию?
— Что? Я… Э-э-э… Я… Я не знаю… А это что, нужно?
Майк посмотрел на Кавана, тот пожал плечами. Затем посмотрел на меня.
— Ребята, — расхохотался я, — ужя вам точно этого не скажу. — И, вновь сосредоточив внимание на экране телевизора, произнес: — Думаю, вам все-таки нужно посовещаться и выяснить, собираетесь вы впутывать в это дело полицию или нет. Потому что в последнем случае я, пожалуй, пойду.
— Как… пойду? — спросил Майк, он же исполнительный продюсер.
Я только хмыкнул в ответ, смакуя виски и наблюдая репортаж из лагеря Гуантанамо.
— Но какже, однако… мы думали, все-таки можно попробовать, ну… продолжить… организовать дискуссию. То есть если бы вы согласились.
Каван скрестил на груди руки с простодушно обалделым видом.
Я смотрел на них двоих и покачивал головой.
— Послушайте, ребята, я не собираюсь даже обсуждать возможность того, чтобы воспринимать всерьез долбаные идеи этого вонючего правого недоумка, не то что дискутировать с ним. Боже упаси. — И я уставился вновь на экран телевизора, — И никогда не собирался, — пробормотал я. Затем опять перевел взгляд на продюсера; он так и стоял с открытым ртом. Я нахмурился. — Надеюсь, вы там все зафиксировали? Не оплошали?
— Конечно. Разумеется, зафиксировали.
— Вот и прекрасно, — сказал я. — Очень хорошо, — Затем еще немного понаблюдал за происходящим на экране, — А пока что, — сказал я, видя, что продюсер не собирается уходить, — не могли бы вы разузнать, собираются ребята в синей форме встрять в это дело или же нет. О’кей? Спасибо. — Я кивнул в сторону двери и принялся вновь созерцать мучения парней в оранжевых робах, сидящих в клетках в Гуантанамо.
Продюсер кивнул и вышел. Я улыбнулся обеим миловидным ужасненьким, и те нервно улыбнулись в ответ.
Каван фыркнул, давясь смешком, и приготовился тоже уйти.
