В фургоне пахло дезинфекцией. Дышать приходилось неглубоко и часто. Меня чуть не стошнило.
Я размяла запястья, покосилась на охранника, потом уселась поудобнее и закрыла глаза. Мне хотелось восстановить дыхание, и, возможно, мне удалось бы это сделать, если бы к нам очень скоро не присоединилась компания бурно негодующей молодежи, которую запихнули в фургон полицейские в бронежилетах и шлемах.
Вслед за тем нас куда-то повезли – на захватывающей скорости.
* * *
Истинная церковь Ласкентайра пережила подобие раскола хотя и вполне мирного, в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, когда миссис Вудбин, принявшая веру тремя годами ранее, отписала нам Верхне-Пасхальное Закланье – свое поместье в пойме реки Форт. Миссис В. была, если не ошибаюсь, двенадцатой неофиткой; медленно, но верно расцветающая ферма-коммуна в Ласкентайре привлекла ее внимание благодаря ореолу святости, окружавшему имя Основателя, а еще благодаря отказу моего деда от вымогательства денежных пожертвований даже у самых состоятельных единоверцев (такое бескорыстие, как он осознал на раннем этапе своего служения, только делает людей щедрее – еще один пример Противоречивости жизни).
Как ни прискорбно, дарительницу подтолкнула к этому шагу большая трагедия. У Вудбинов был единственный сын по имени Дэвид. После его рождения врачи сказали, что миссис Вудбин больше не сможет иметь детей, и оттого мальчик стал родителям еще дороже: его баловали и нежили. В 1954 году, когда ему было семь лет, он расшибся о стеклянную дверь в каком-то магазине Стерлинга. Повреждения не были смертельными, но ребенок потерял много крови; по пути в больницу карета «скорой помощи» попала в аварию, и мальчик умер.
Миссис Вудбин увидела в этом знак того, что современный мир перенасыщен техникой и всяческими излишествами, а потому решила отказаться от большинства житейских благ и посвятить себя служению вере (а также, по слухам, приложить все силы, чтобы забеременеть вторым ребенком; она осуществила эту мечту много лет спустя, когда ей уже было сорок три года, но за рождение Софи расплатилась собственной жизнью).
Акт благотворительности миссис В. был уникален по своему масштабу, но и другие обращенные постоянно проявляли щедрость, пусть в более скромных размерах, притом что Сальвадор, как рассказывают, неохотно принимал пожертвования и всякий раз проверял, знает ли дающий, что делает это для спасения собственной души (ибо давать – куда большее благо, нежели получать, а душа Сальвадора и без того чувствовала себя неплохо – спасибо, и вам того же, – так что он мог позволить себе не опускаться до сбора дани).
О нашем Ордене люди узнавали из средств массовой информации (впрочем, крайне редко), из предостережений искренних, но заблуждающихся проповедников и священнослужителей, которым было невдомек, что любая реклама хороша, но большинство последователей приводила к нам молва (нужно признать, что попытки распространять «Правописание» коммерческим способом никогда не имели успеха). Как я уже говорила, мы в каком-то смысле были первыми хиппи, первыми «зелеными», первыми неомистиками, поэтому те немногие смельчаки, которые шли в авангарде социальных перемен, опережая свое время лет на двадцать, закономерно обращали свой взор к учению, которое содержало в себе ростки всех идейных потрясений грядущей эпохи.
Через несколько лет после основания нашего Ордена дед наконец-то перестал искать пресловутую брезентовую суму и зажил, говоря сегодняшним языком, как гуру: он изрекал мудрые сентенции, открывал себя видениям, которые направляли нашу веру, и являл собою живой пример успокоенной святости. Сестры по-прежнему делили с ним супружеское ложе и рожали ему детей (самым важным и примечательным событием стало появление на свет моего отца двадцать девятого февраля тысяча девятьсот пятьдесят второго года), а вдобавок, прерываясь только на периоды беременности, промышляли разъездной торговлей – все шло своим чередом, пока не случился раскол.
Мистер Мак-Илоун решил остаться в Ласкентайре, который, как-никак, составлял его собственность, но настоял на том, чтобы мой дед принял в дар всю домашнюю библиотеку. К этому времени в Общине было уже пятеро полнообращенных, то есть людей, которые переехали в Ласкентайр, чтобы обрабатывать землю, рыбачить и слушать проповеди нашего Основателя. Кроме того, к нам примкнуло не менее дюжины сочувствующих вроде Поссилов, которые приезжали на пару недель, а то и на месяц-другой и полностью себя обеспечивали, кто как мог. После того как мы получили в дар Верхне-Пасхальное Закланье, двое полнообращенных аскетов – они называли себя апостолами – изъявили желание остаться в Ласкентайре, на острове Гаррис, и Сальвадор, проявив несомненную мудрость, не стал указывать, кому переезжать, а кому остаться.
Дед и сестры видели много фотографий Верхне-Пасхального Закланья и даже посмотрели немой фильм, спроецированный на простыню в доме единственного нашего сторонника на всем острове Гаррис – у того в доме, как ни странно, было электричество. И все же для своего времени – шла весна пятьдесят четвертого – это была, надо думать, весьма рискованная затея: упаковать свой скарб в автолавку, служившую когда-то передвижной библиотекой, и двинуться в порт Сторноуэй, где фургон загнали в огромную сеть, а потом краном перенесли на паром, который долго плыл по бурному морю в Кайл, что в графстве Лохэлш. Оттуда, оставив позади изломанное, терзаемое бурями побережье Западных островов, переселенцы медленно продвигались по узким, извилистым дорогам в южном направлении, к относительно благополучным районам центральной Шотландии, где вдоль берегов реки Форт им открылись невиданные просторы: покатые холмы, блуждающие речушки, леса, шуршащие листвой от легкого ветерка, и солнечные пастбища.
Мистер и миссис Вудбин к тому времени перебрались в маленький дом с башенкой, который отделялся от фермы железным мостом. Сальвадор, сестры, их дети и последователи, в том числе и Поссилы, которые пришли на помощь переселенцам, сначала вознесли молитву, а потом закатили пир, чтобы отпраздновать новоселье. Вслед за тем они стали обживать особняк, водворив туда свое скромное имущество, добавили к богатейшей (правда, пылившейся без дела) библиотеке книги мистера Мак-Илоуна и посвятили последующие недели, месяцы и годы реконструкции фермы и восстановлению запущенных угодий.
Брат миссис Вудбин, который после войны сколотил состояние на торговле излишками армейского имущества и вооружения, тоже стал подумывать о принятии нашей веры и от своих щедрот облагодетельствовал Орден некогда дорогостоящей, но давно списанной за ненадобностью военной техникой; кое-что из его даров впоследствии даже удалось – кто бы мог подумать! – оригинальным образом использовать в хозяйстве; а может, этот человек просто использовал ферму как свалку для железного хлама, на котором не сумел погреть руки (единого мнения на этот счет не было).
Из всех его даров реальную пользу приносили («Теофон», думаю, не считается) две коротковолновые радиостанции, смонтированные на прочных – даром что утративших колеса – армейских платформах. Одну нехотя взял к себе мистер Мак-Илоун, и со временем обе радиостанции нехотя заработали от ветряков. Радио сделалось связующим звеном между двумя оплотами нашей веры, причем звеном достаточно надежным и относительно защищенным (Сальвадора беспокоило излишнее внимание со стороны властей: он даже утверждал, что при правительстве есть особое Управление религиозных общин и движений, сокращенно УРОД, созданное для слежки и подрывной деятельности, хотя сейчас дед со смехом признает, что у страха глаза велики, – вот такая буквальная аллегория).
