Только теперь она опустила меня на пол.
– Не знаю… пожалуй, нет… У меня… э-э-э, – забормотала я в полной растерянности.
На лице бабушки Иоланды явно убавилось морщин, но косметики меньше не стало. Ее волосы напоминали золотую пряжу и отличались особой прочностью. На ней были богато украшенные ковбойские сапоги из крокодиловой кожи, расшитые джинсы, шелковая рубашка с рисунком, похожим на цветной штрих-код, и короткий замшевый жилет с перламутровыми пуговицами. Адвокаты уставились на нас с фальшивыми улыбками, а дежурный сержант, получивший выволочку, совсем сник.
– Короче, – сказал он. – Вы родственницы? – Не дожидаясь ответа, он одной рукой указал на дверь, а другой извлек из-под стола мой вещевой мешок и грохнул его на стойку. – Убирайтесь!
Иоланда крепко взяла меня за руку:
– Пойдем, солнышко! Закажем стаканчик-другой «Маргариты» и между делом обсудим составление иска против этих негодяев! Тебя не морили голодом? Ты завтракала? Поедем ко мне в отель; здесь ничего не добьешься!
Она проследовала к двери, кинув через плечо:
– Джордж, захватите сумку малышки.
* * *
Бабушка Иоланда впервые появилась в Верхне-Пасхальном Закланье летом тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, вместе со своим первым мужем Джеромом. Ей было восемнадцать, ему – шестьдесят два; у него обнаружили рак. Недолго думая, муж Иоланды продал свою нефтяную компанию или что-то в этом духе (помню слова «газовый каротаж») и решил потратить часть вырученных миллионов на путешествия по всему свету, сбор сведений об онкологических клиниках и удовлетворение своего нового интереса к сектам и верованиям (по-моему, формально наша религия должна считаться совершенно самостоятельной, но в ту пору кое-кто еще расценивал нас как христианскую секту, и, чтобы развеять это заблуждение, понадобилось немало времени). Когда через пару недель Иоланда с мужем уехали, она была беременна. В пятьдесят девятом, уже с другим мужем, Фрэнсисом, и своим первым ребенком – дочуркой Элис, она снова наведалась в Общину, на второй Праздник любви (от первого не произошло новых Високосников, но, несмотря на это, все участники единогласно признали его удачным), и продолжала навещать нас раз в несколько лет, обычно в мае, если на этот год выпадал Праздник, причем почти каждый раз привозила с собой нового супруга.
Третьего мужа Иоланды, с которым она развелась через пару лет, звали Майкл. При мне она упомянула, что вначале Майкл занимал теплое местечко в банке, среди больших шишек, но однажды полетел в Лас-Вегас и там остался без штанов, после чего получил пинка и вскоре опустился на самое дно. Я поняла это по-своему и целых четыре года, вплоть до ее следующего приезда, рисовала в своем воображении удивительную картину жизни человека в стеклянной банке.
Четвертый муж, Стив, намного моложе Иоланды, слыл, если я правильно поняла, непревзойденным знатоком охранных систем; вроде бы ему крупно пофартило в Европе, где он быстро сколотил многомиллионное состояние, хотя уезжал из дому с одним рюкзачком. Три года назад Стив погиб в Андах, осваивая лавинный серфинг – новый вид спорта, столь же устрашающий, как и само его название.
Стало быть, Иоланда унаследовала как минимум два состояния и теперь, судя по всему, ведет бурный, кочевой образ жизни. По-моему, только ее дочь да визиты в Верхне-Пасхальное Закланье вносили некую стабильность в это безалаберное существование.
Благодаря этим самым визитам мои отец и мать познакомились еще детьми, хотя и встречались раз в четыре года. Мой отец, Кристофер, носил, конечно, титул Богоизбранника; будучи к тому же первым Високосником, рожденным после основания нашей веры, он был сильно избалован. Мне рассказывали, что Элис, моя мать, в детстве жутко его дразнила и смеялась над непонятным ей благоговением, которое, как и полагается, окружало его в Общине. Элис была на три года младше, но нетрудно догадаться, что жизнь в Штатах, заполненная бесконечными разъездами, делала ее взрослее – по крайней мере, его сверстницей. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, они уже не мыслили жизни друг без друга: она засыпала его письмами, пока еще ходила в школу у себя в Далласе – в свободное от путешествий время. Сальвадор сам обвенчал их в семьдесят третьем, и они явно не теряли времени даром, поскольку Аллан родился в конце того же года, а я появилась на свет (похоже, к радости всего Ордена) двадцать девятого февраля тысяча девятьсот семьдесят шестого.
* * *
– По телевидению? – настороженно переспросила я.
– Расположилась я, значит, у себя в номере и сразу включила ящик, хотя каналов у вас – кот наплакал. Нажимаю на кнопку – и что я вижу? Тебя силком запихивают в «воронок», а ты бранишься на чем свет стоит!
– Силы небесные! – пробормотала я, отрываясь от долгожданного завтрака. – Выходит, при желании Создатель использует деяния Непросвещенных, чтобы направить руку Провидения? Впрочем, не нам об этом судить. – Пожав плечами, я вернулась к копченому лососю, омлету и блинчикам с сиропом.
Мы сидели с бабушкой Иоландой в ее номере «люкс» на последнем этаже сибаритски-роскошного отеля, устроенного в бывшем родовом замке на холме, откуда город виднелся как на ладони. Я только что приняла душ, закуталась в белоснежный махровый халат, вышла из ванной комнаты, отделанной мрамором и красным деревом, и уселась на пол в гостиной, прислонившись к нарядному, обтянутому цветочным шелком дивану. Иоланда слегка обсушила мне волосы и обмотала голову полотенцем наподобие тюрбана. Передо мной на кофейном столике красовался огромный серебряный поднос с яствами. Я прихлебывала кофе и за обе щеки уминала лосося, любуясь городским пейзажем Бата, открывавшимся из высоких окон сквозь раздвинутые драпировки зеленых бархатных штор. С ощущением чистоты, свежести и безнравственной пахучести я предавалась недопустимым излишествам, постепенно набивая живот. Думаю, наблюдательный читатель уже сделал для себя вывод, что моя бабушка по материнской линии никогда не придерживалась наиболее аскетических канонов нашей веры и едва ли когда-нибудь изменит своим взглядам, даже если увидит власяницу – как она произносит – «от Гут-чи».
Среди всей этой роскоши я, надо признаться, вначале чувствовала себя не в своей тарелке, но потом сочла, что это как-никак компенсирует ночь, проведенную под открытым небом, и следующую ночь, проведенную в камере, не говоря уже о полицейском произволе.
Иоланда прилетела в Глазго совсем недавно – в прошлую пятницу: взяла напрокат машину и, перед тем как ехать дальше, в Глениглз, помчалась в Верхне-Пасхальное Закланье. Там ей сказали, что я сейчас в Лондоне, в гостях у брата Зебедия; она недолго думая рванула в Эдинбург, оттуда прилетела в Хитроу, прямо в аэропорту опять взяла напрокат машину, но, не зная, как найти наше пристанище, схватила такси и приехала по имевшемуся у нее адресу в Килберн, где узнала от Зеба, что я отправилась в Даджен-Магну. Вчера она села на поезд Лондон-Бат и в очередной раз взяла машину («Называется "скорпион" или как-то так – в общем, паук и есть паук. Почему у вас не найти нормальную машину? Мне сказали – большая, а оказалось, консервная банка…») – и понеслась в Даджен-Магну.
