– Ну, – смутилась я, – раз тебе так… наверно, исполню.
– Не тушуйся; может, я еще передумаю: распоряжусь, например, чтоб меня заморозили. Знаешь, сегодня даже это не проблема.
– Неужели? – Я не имела ни малейшего представления, о чем она говорит.
– Так вот. – Иоланда вернулась к прежней теме. – Завтра – Прага, потом – Венеция, потом опять Шотландия. – (Она произносит «Шааартландия».) – Постараюсь управиться с делами к концу месяца.
– Ах да, к Празднику.
– Вообще-то Праздник для меня не главное. А что там, собственно, затевается? То есть как это коснется тебя лично?
Я неловко поерзала и стала смотреть в окно, на череду полей и холмов.
– О чем ты?..
– Не прикидывайся, Айсис, – беззлобно перебила она.
Да, я понимала, что у нее на уме. Понимала настолько хорошо, что долгое время старалась об этом не думать, и поиски Мораг сами по себе помогали отвлечься от этих мыслей. Однако Мораг как сквозь землю провалилась, да к тому же в Общине, по всей видимости, возникла какая-то загвоздка, требующая моего присутствия, поэтому я волей-неволей задавалась вопросом: что же теперь делать?
– Айсис! Ты довольна той ролью, которая отводится тебе в предстоящих любовных игрищах?
– Это мой долг, – неуверенно пробормотала я.
– Вздор.
– Но это так, – вырвалось у меня. – Я же – Богоизбранница.
– Ты – свободная женщина, Айсис, и вольна поступать, как считаешь нужным.
– Не совсем так. На меня возлагают определенные ожидания.
– Что за чушь!
Я – третье поколение; больше таких нет. Среди високосников я одна такая. Понимаешь, родиться високосником может кто угодно, даже не обязательно в нашей семье или в Общине, – главное, чтобы среди приверженцев Ордена, но было бы… правильнее сохранить линию наследования в семье, – объяснила я, – Дедушка надеялся, что продолжательницей рода станет Мораг, но если она отошла от веры…
– Это еще не значит, что ты должна все бросить и прямо сейчас заняться продолжением рода. – Бабушка покосилась на меня. – Или я ошибаюсь, Ай? Может, ты и в самом деле жаждешь стать матерью? А?
У меня появилось тревожное чувство, что Иоланда не собирается смотреть на дорогу, пока я не отвечу.
– Сама не знаю. – Избегая ее взгляда, я разглядывала шпиль дворца Линлитгоу, появившийся из-за пригорка слева от дороги, – Не могу для себя решить.
– Айсис, никому не позволяй собой помыкать. Не готова заводить ребенка – так всем и скажи. Проклятье! Я знаю этого старого деспота как облупленного; разумеется, ему нужен новый «избранник», чтобы сохранять эту… как бы выразиться… в общем, чтобы сохранять традиции Ордена, но ведь ты совсем юная; впереди полно времени; нынешний Праздник, черт бы его побрал, – не последний в твоей жизни. Вот если ты решишь, что надеяться уже не на что, тогда, конечно…
– Но до следующего Праздника мне вообще житья не дадут! – не выдержала я.
– Что ж, в таком случае… – Едва начав, Иоланда нахмурилась. – Постой-ка, ты уверена, что двухтысячный год – високосный ?
– Да, естественно.
– По-моему, високосный год делится на четыре, но если он делится без остатка на четыре сотни, то уже не будет високосным.
Неправильно, – устало вздохнула я (в общинной школе нам еще в младших классах вдалбливали такие подробности). – Если год делится на сто, он действительно не считается високосным, но если делится на четыреста, то считается.
– Вот как?
– Да это не важно, – сказала я. – Вряд ли Сальвадор надеется дожить до двухтысячного года.
– Ближе к делу, Ай. Вопрос заключается в следующем: ты готова стать матерью? Ведь именно этого от тебя ждут, верно?
– Верно, – с горечью ответила я. – Только этого и добиваются.
– Ну так как, ты готова или нет?
– Откуда мне знать! – ответила я громче, чем хотела, и отвела взгляд в сторону, прикусив палец.
Нескольких минут мы ехали молча. Справа маячили трубы нефтеперерабатывающего завода в Грейнджмуте, изрыгающие дым и пар.
– Ты с кем-нибудь встречаешься, Айсис? – мягко спросила Иоланда. – У тебя кто-нибудь есть?
Я отрицательно помотала головой:
– Нет. Не то чтобы…
– Но у тебя были мальчики?
– Нет, – честно призналась я.
– Айсис, я прекрасно понимаю: живя в таких условиях, развиваешься медленнее. Но, черт побери, тебе уже девятнадцать, разве тебе не нравятся мальчики?
– Ну почему же, нравятся, просто у меня нет… – Я растерялась, не зная, как объяснить.
– Нет потребности с ними трахаться?
– Наверное, – краснея, выдавила я, – можно и так сказать.
– А как насчет девочек?– В голосе Иоланды звучал сочувственный интерес, к которому примешивалось легкое удивление.
Ну, этого вроде бы тоже нет. – Я наклонилась вперед, оперлась локтями на колени, подперла подбородок и стала угрюмо разглядывать попутные машины и грузовики. – Сама не знаю, что мне нужно. Не могу понять, кто мне нужен. Не знаю, есть ли у меня хоть какие-то желания.
– Я тебя умоляю, Айсис! – махнула рукой Иоланда. – Не парься по этому поводу! А Сальвадор пусть отдыхает, так ему и скажи. Боже милостивый, ты сперва сама в себе разберись! Кто тебя любит, тому плевать, какие у тебя наклонности, будь ты хоть трижды лесбиянка или старая дева, но нельзя же, в самом деле, решиться на беременность только ради призрачного шанса разродиться в последний день февраля – и все в угоду этому старому прощелыге.
– Бабушка! – Ее слова ранили меня в самое сердце. – Ты говоришь о Сальвадоре?
– Черт побери, о ком же еще?
– Но он – наш Основатель! Разве можно так о нем отзываться?
– Айсис, милая. – Иоланда покачала головой. – Ты знаешь, как я тебя люблю, и при этом – пусть меня Бог простит – давно терплю этого старого негодяя, потому что он, если разобраться, неплохой человек, но он мужчина. То есть он простой смертный и в нем очень сильно мужское начало – понимаешь, о чем я? У меня вовсе нет уверенности, что он какой-то там святой. Извини за такие слова, знаю – тебе это неприятно, однако…
– Бабушка!
Постой-постой. Выслушай меня, деточка. За свою долгую жизнь я видела всякие-разные культы и вероучения, а также секты, религии и псевдорелигии; допускаю, что в одном смысле твой дед действительно прав – все эти верования стремятся к истине, но никогда ее не обретут и в лучшем случае приблизятся к ней весьма незначительно, да и то не все; но дело-то в том, что это относится и к вам – вы ничуть не ближе к истине, чем все остальные.
