Если уж совсем честно, я также не стала в подробностях расписывать, как воспользовалась слабостью бедного дяди Мо; впрочем, было бы лицемерием утверждать, что такое дипломатичное умолчание объяснялось заботой о его репутации.
Когда мой рассказ подошел к концу, Жобелия так и осталась сидеть с невозмутимым видом, сцепив пальцы.
– Что ж поделаешь, – проговорила она. – Таков он и есть. Ничуть не изменился. Ты – девушка привлекательная. А он всегда был охоч до женского пола. Мы это хорошо знали. Попрекать его без толку: натура такова. Все равно что попрекать за храп: человек иначе не может. Против природы не пойдешь. – Она покачала головой. – А он себе не отказывал. Да, ни в чем себе не отказывал. Я ему стала не нужна. Старая, дряхлая. Тут нам, бывает, чернослив на завтрак дают. Для желудка полезно, малышка Айсис – Она сосредоточенно уставилась в потолок, припоминая что-то важное. – Да. Мохаммед. Знаешь, как я его называю? – спросила она, требовательно теребя меня за колено. – А? Знаешь?
– «Исламский ликер»? – рискнула я.
– Глупости! – гаркнула она, да так, что мне опять пришлось приложить палец к губам. – Я называю его «охламон»! – хриплым шепотом договорила она. – Вот как я его называю.
– По-моему, он раскаивается, – сказала я. – Мохаммед не нарочно тебя огорчает. Он и сам бы рад бросить пить, да не может. Или время не пришло. Не исключено, что в один прекрасный день он еще себя покажет.
Хм. Поживем – увидим, – примирительно бросила Жобелия и опять стала смотреть в пространство, качая головой. – Вот Аллан тоже. – Она сощурилась и перевела взгляд на меня. – Ребенком был тише воды, ниже травы. Правда, коликами мучился, не скрою. Да-а. А так – тихий. Внимательный. Мне даже мерещилось, будто он подслушивает, мотает на ус. А бывало, так чудно посмотрит… Прохиндей. – Она утвердительно кивнула. – Прохиндей. Точно говорю. Прохиндей. – Похоже, ей самой понравилось это слово, и она посмотрела на меня с выражением превосходства.
Я потеряла всякую надежду внушить ей мысль о серьезности положения. Точнее, моего положения. У меня просто не осталось сил. Битый час я рассказывала ей новости Общины и всего Ордена, живописала свои приключения за последние две недели. Меня разбирала зевота, но я сжимала челюсти и делала вид, что потягиваюсь. Жобелия и бровью не вела.
– Дело в том, бабушка, – я сделала последний заход, – что он меня порочит. Аллан. Распускает обо мне лживые слухи; не иначе как вознамерился подмять под себя Орден. По-моему, Аллан задумал изменить весь уклад… сделать его более гибким. Более… прибыльным, что ли. Из Общины уходят письма с просьбами о денежных подачках. – Я гнула свою линию. – За нами никогда такого не водилось! Представляешь, бабушка? Чтобы мы клянчили милостыню! Это же стыд и срам, согласись!
– Тц-тц-тц, – зацокала языком Жобелия. – Корень всех зол и так далее. Н-да. Хм. Так-так.
– Мы отродясь не ходили с протянутой рукой, ведь это позор.
– Позор. Да уж. Позор, – закивала она.
– В истории нашей веры деньги никогда не играли существенной роли. – Я не отступала, но уже чувствовала себя интриганкой.
Бабка Жобелия, кутаясь в жакет, подалась вперед и опять стала хлопать меня по коленке:
– Хочешь, расскажу о тех деньгах?
– Да, расскажи, пожалуйста.
– А ты не выдашь? – шепнула она, озираясь по сторонам.
Что мне было делать? Откажись я хранить молчание, она бы вообще ничего не рассказала. Но в сложившихся обстоятельствах ее сведения могли составить мой боевой арсенал. Я прикинула, будет ли у нее шанс проверить, как я держу обещание. Но какой-то потаенный уголок сознания дал мне команду покончить с этим вероломством.
– Извини, бабушка, но обещать не могу, – призналась я. – Не исключено, что мне придется кого-нибудь посвятить в эти дела.
– Что я слышу? – На ее лице отразилось удивление. – Ну-ну. Значит, лучше мне прикусить язык. Выходит, так?
– Бабушка, – я взяла ее за руку, – обещаю, что не скажу никому ни единого слова, разве что буду вынуждена заговорить ради нашего общего блага. Это я тебе твердо обещаю. Клянусь.
– М-м. Что ж. Поверю на слово. – Насупив брови, она долго изучала потолок, а потом перевела взгляд на меня. – О чем это я?
– О деньгах, бабушка. – Я напрягла свои усталые извилины, чтобы выжать последние капли терпения.
– Да, верно. – Она требовательно дернула меня за руку. – О деньгах. – По ее лицу скользнуло удивление. – Какие еще деньги? – капризно, как ребенок, переспросила она.
У меня защипало глаза. Мне хотелось только одного: рухнуть на кровать и заснуть. Я на мгновение смежила веки – и совершила ошибку, потому что из глаз потекли слезы.
– Откуда взялись деньги, бабушка? – удрученно спросила я, тупо глядя перед собой. – Те деньги, о которых ты упомянула в связи с пожаром. Каков их источник?
– Королевский шотландский, – уверенно выдала она,
– Королевский шотландский? – Я вообще перестала что-либо понимать.
– Королевский шотландский текстильный банк.
Я вытаращила глаза.
– На мешке было напечатано, – объяснила она таким тоном, будто это известно всему свету.
– Что за мешок, бабушка? – со вздохом переспросила я, начиная думать, что весь этот разговор чудится мне в бреду.
– Мешок – он и есть мешок. Тот самый.
– Тот самый?
– Какой же еще?
От усталости я плохо соображала; мне не удавалось вырваться из этого порочного круга.
– Откуда взялся мешок?
– Думаю, прямиком из Королевского шотландского.
Если в лодке двое гребцов, но один работает веслом, а другой только табанит, то они могут лишь описывать круги, вместо того чтобы плыть вперед.
– Где ты нашла этот мешок, бабушка? – вяло спросила я.
– Да на этом… как его… – начала она и сделала мне знак наклониться и прошептала прямо в ухо: – Забыла.
– Что ты забыла, бабушка?
– Мешка-то больше нет. Сожгли мы его. Поняли, к чему идет, и решили от него избавиться. Не обессудь.
– А откуда у тебя взялся тот мешок? Ты упомянула, бабушка…
– Из сундучка.
– Из сундучка?
– Из нашего, из заветного. Ключ у нас хранился – у него-то ключа не было. Оттуда и взялся. Вместе с книжечкой.
– Вместе с книжечкой?
«Ну вот, опять началось», – подумала я, но, как выяснилось, напрасно.
– Могу показать. У меня есть особая коробка. Сундучок-то сгорел при пожаре, но книжечку я спасла, и еще кое-что! – От возбуждения она вцепилась мне в плечо.
– Это просто подвиг! – шепнула я.
