— Силы небесные, это еще что такое? — не веря своим глазам, спросил Квисс, который уже задыхался от пыли.
— Это Вэ-Це, — свысока ответило существо, сложив руки на груди. — Сердце замка. Без нас бы здесь все остановилось. — В его голосе слышалась гордость.
— Неужто? — закашлявшись, спросил Квисс. Рабочее существо стало проявлять признаки нетерпения.
— Еще вопросы будут? — неприветливо спросило оно.
Квисс разглядывал изделия, которые вначале, принял за статуи, движущиеся на конвейере к своему разрушению. Они имели удивительную форму: 5, 9, 2, 3, 4...
— Да, будут, — ответил он. — Это еще что такое?
— Как что? Цифры, конечно.
— Не очень-то похоже на цифры, — возразил Квисс.
— Что ж поделаешь, — резко ответило рабочее существо. — В них-то Высшая Цель.
— Высшая цель чего? — переспросил Квисс, кашляя и смеясь.
Он понял, что рабочее существо вышло из себя, и от души позлорадствовал. Конечно, ему никогда не доводилось видеть цифры таких очертаний, но в какой-то иной системе или в ином языке эти изображения вполне могли сойти за цифры. Не исключено, что Аджайи сумела бы их распознать.
— Высшая Цель того, чем мы тут занимаемся, — объяснило рабочее существо, прилагая видимые усилия к тому, чтобы сохранять спокойствие. — В этом зале находятся цифровые устройства. Сюда вводятся цифры. — Оно тщательно выговаривало слова, будто объясняясь с непонятливым ребенком, и указывало рукой на конвейер. — Вот здесь идет процесс их обработки. Это устройство называется процессор.
— Ты сумасшедший, — изрек Квисс, закрывая рот шкурой.
— Что? — не вытерпело существо и подалось вперед, вытянувшись во весь свой скромный рост.
Квисс закашлялся:
— Да нет, это я так. Из чего делаются цифры? Что это за серое месиво?
— Гипс, — ответило рабочее существо с таким видом, будто на этот счет не. могло быть двух мнений.
— Это еще что?
— Примерно как алебастр, только потемнее, — объяснило существо, отвернулось и зашагало сквозь серые заносы.
Квисс покачал головой, прокашлялся и отпустил пластмассовые створки.
Аджайи по-прежнему сидела с двумя оставшимися фишками, переводя взгляд с одной на другую. Потом она уперлась локтями в колени, опустила подбородок на руки и в задумчивости прикрыла глаза.
На седые пряди ее волос падал снег, но она ничего не замечала. Ее выражение стало еще сосредоточенней. Они почти закончили партию.
В китайскую крестословицу играли на расчерченной доске, похожей на многократно уменьшенный фрагмент доски для игры в бесконечное го, которую они использовали много сотен дней назад, но в китайской крестословице нужно было выкладывать маленькие фишки с пиктограммами в квадратики на доске, а не камешки на пересечение линий. Игра не требовала особых ухищрений вроде составления бесконечно длинных фигур; задача заключалась в том, чтобы правильно подобрать пиктограммы, выданные им в самом начале. Помимо всего прочего, требовалось еще выучить китайский язык.
На одно это ушло более семисот дней. Квисс пару раз был близок к тому, чтобы махнуть рукой, но Аджайи как-то его удерживала; ее захватил новый язык. Это ключ, говорила она. Теперь она еще больше пристрастилась к чтению.
Аджайи открыла глаза и снова уставилась на доску.
Значения и возможности пиктограмм полностью поглотили ее внимание; она пыталась решить, куда можно пристроить последние две фишки в сложной сетке дорожек, которые они с Квиссом выложили на маленькой доске.
Китайский язык оказался довольно трудным, еще труднее того, который она начала учить раньше, — тот назывался английским. Но оба наречия представляли интерес и стоили затраченных усилий. Они стоили даже тех усилий, которые потребовались, чтобы приохотить к учению Квисса. Она советовала, хвалила, подсказывала, кричала и бранилась, и в результате он начал ориентироваться в том языке, на котором велась игра, но даже когда он усвоил основы, Аджайи приходилось ему помогать; на завершающем, самом сложном этапе партии она уже примерно догадывалась, какие у него на руках фишки, и нарочно оставляла для него удобные позиции, чтобы пробелы в знании языка не помешали ему сделать последние ходы. В результате она сама осталась с двумя пиктограммами и не знала, куда их поставить. Требовалось либо отыскать для них подходящее место, дающее одно или два новых значения, либо начинать игру заново. Следующая партия была бы короче первой, на которую ушло тридцать дней, но Аджайи опасалась, что Квисс потеряет терпение. Он и так несколько раз принимался ворчать, что она плохо обучила его языку.
А для нее этот язык оказался чудесным, волшебным подарком судьбы. Чтобы играть по правилам, они, конечно же, должны были научиться понимать по-китайски; на этом языке говорили в одной из Предметных областей — на безымянной планете, откуда происходили все книги. Сенешаль принес им словарь, в котором содержались пиктограммы и их толкования на одном из языков, использовавшихся обеими сторонами в Терапевтических Войнах: это был древний, давно расшифрованный боевой код, настолько красивый и удобный, что в качестве языка он не вышел из употребления даже после того, как был рассекречен.
При помощи этого ключа Аджайи могла найти подход к любому языку безымянного мира. Прошло всего лишь несколько дней — и она отыскала китайско-английский словарь, после чего чтение книг для нее существенно облегчилось. Она выучила китайский для игры и одновременно английский — для чтения, причем индоевропейский строй дался ей гораздо быстрее, чем более изощренный восточный.
Благодаря этому массивные, ветхие развалины замка сделались для нее как бы прозрачными; теперь выбор книг, которыми она могла наслаждаться, стал гораздо богаче; ей открылась новая культура, целая цивилизация. Она изучала также французский, немецкий, русский и латынь. На очереди был греческий, а от латыни (знание английского существенно помогало ей в изучении этого древнего романского языка) — один шаг до итальянского. Замок перестал казаться тюрьмой; он превратился в библиотеку, в сокровищницу письменности, литературы, языка. Единственное не давало ей покоя: она никак не могла перевести знаки с каменных табличек. Эти загадочные, глубоко прорезанные символы все еще оставались лишенными смысла. Она перебрала целые стены книг, но так и не нашла ни единого упоминания о странных и в то же время простых пометках, высеченных на шершавой поверхности камня.
Но это было ничтожным огорчением в сравнении с тем огромным удовольствием, которое принесла ей находка ключа к исконным языкам замка. Она начала методично штудировать классику из прошлого безымянной планеты, в чем ей очень помогла одна книга, служившая путеводителем по всей литературе того мира. Если не считать нескольких раз, когда любопытство заставило ее забежать вперед, она придерживалась строгой самодисциплины и при чтении книг, которые хранились у нее в покоях, не отступала от хронологической последовательности. Сейчас, дойдя до конца первой и — ей хотелось надеяться — последней партии в китайскую крестословицу, она приступила к английской драматургии Елизаветинской эпохи и с восторгом предвкушала, как возьмется за Шекспира; она надеялась, что не разочаруется в нем и что позднейшие критики, которых она уже читала, его не перехвалили.
