— Просто хотела узнать... — начала Сэра, — что ты ощущаешь...
— Свободу, — засмеялся Грэм.
Сэра подняла к нему невозмутимое бледное лицо, и смех застрял у него в горле, улыбка сама собой сошла с лица. Он прокашлялся, не понимая, что происходит. Сэра еще немного помолчала, тонкие руки все так же покоились на столе под ее пристальным взглядом.
Может, имеет смысл показать ей рисунки, подумал Грэм. Наверно, она чем-то подавлена или просто не в настроении. Достаточно будет просто ее отвлечь.
Но Сэра снова заговорила:
— Понимаешь, Грэм, я все время тебя обманывала. Точнее, мы. Сток и я.
У Грэма похолодело внутри. При одном упоминании имени Стока с ним что-то произошло, его охватил инстинктивный первобытный ужас.
— В каком смысле? — спросил он.
Сэра резко дернула плечом, жилки у нее на шее обозначились резко, как натянутая бечева.
— Разве ты не знаешь, что такое обман?
Она говорила чужим, незнакомым тоном. Грэм подумал, что Сэра (как привык делать он сам) подготовила свои реплики заранее, обеспечив себе фору; речь ее звучала как заученная роль, нервно исполняемая на премьерных подмостках.
— Полагаю, что знаю, — ответил он, потому что Сэра молчала и, казалось, не собиралась продолжать, пока ее вопрос оставался без ответа.
— Вот и хорошо, — вздохнула она. — Прости меня за этот обман, но на то были свои причины. Если хочешь, могу объяснить. — Она снова метнула на него быстрый взгляд.
— Не понимаю, — сказал Грэм, тряхнув головой и пытаясь показать выражением лица, тоном голоса, всем своим видом, что он не воспринимает этот разговор всерьез. — Какой смысл ты вкладываешь в слово «обман»? Каким образом ты меня обманывала? Я ведь знал о существовании Стока, о ваших с ним отношениях и... так сказать... был от этого не в восторге, однако при этом...
— Помнишь, один раз ты позвонил мне во время грозы... вроде бы из уличного автомата? — перебила его Сэра.
Грэм улыбнулся:
— Конечно помню. Ты тогда забралась под одеяло и включила плеер на полную катушку, чтобы не слышать грома.
Сэра резко дернула головой, и это движение больше напоминало нервный спазм, чем какой-либо знак. Она все еще рассматривала свои руки.
— Нет. Нет, все было не так. Я действительно забралась под одеяло, но лишь по той причине, что во время грозы меня трахал Боб Сток. А ты все звонил, звонил, звонил... и он... начал двигаться в такт телефонным звонкам. — Она посмотрела ему в глаза с совершенно каменным, даже беспощадным выражением (а у него внутри все переворачивалось). По ее лицу пробежала холодная, едва уловимая усмешка. — Ты был нам прекрасным третьим партнером — какой ритм, какая выносливость.
Грэм онемел. Его поразило не столько это вульгарное откровение, сколько тон, которым оно было произнесено: эта клиническая неподвижность черт, этот бесстрастный голос; пусть даже внешняя невозмутимость входила в явное противоречие с напряженными жилками на шее, с резкостью движений и жестов. Сэра продолжала:
— Помнишь, я разговаривала с тобой из окна, а ты стоял на улице — потом мы еще ходили гулять к шлюзам... Сток находился позади меня. Это он опустил оконную раму мне на спину. Из всей одежды на мне была только клетчатая рубашка. Он вошел в меня сзади, понимаешь? — Уголки ее губ нервно дернулись, потом искривились в подобии улыбки. — Он давно грозился это сделать, если ты напомнишь о себе при нем. Я сама его раздразнила. Мы оба очень... завелись. Понимаешь, о чем я?
Он покачал головой. Его затошнило. Абсурд, безумие. Это напоминало пошлости Слейтера, дешевые карикатуры на тему женского коварства. Зачем? Зачем она ему это рассказывает? Чего ждет в ответ?
Сэра сидела напротив него. Ее волосы были безжалостно стянуты назад, выражение тонкого, почти
прозрачного лица достигло какого-то предела, показывало готовность к бою. Теперь, подумал Грэм, она наблюдает за ним так, как ученый наблюдает за крысой, предварительно вскрыв ей череп и вставив туда проводки, подключенные к приборам, чтобы зафиксировать ничтожные животные мысли зелеными линиями на экране осциллографа, росчерком скрипу чей иглы на рулоне самописца. И все же: зачем? Зачем? (Он еще подумал: разве крыса знает, разве способна понять, зачем ее подвергают таким жестоким испытаниям?)
— Помнишь, как это было? — промурлыкала Сэра. — Помнишь ведь?
— Да... помню, — ответил он, чувствуя, что совершенно сломлен, не в силах поднять на нее глаза и может только разглядывать две мельчайшие белые точки на поверхности стола. — А к чему это все?
Он заставил себя посмотреть ей в лицо, но не выдержал и снова потупился.
— ...даже в самый первый раз, — продолжала Сэра, не обращая внимания на его вопрос, — когда мы познакомились на той вечеринке. Тогда в туалете... поверишь: Сток был там. Мы обо всем договорились заранее. Он влез по водосточной трубе. Я ушла из нашей с тобой комнаты с единственной целью — встретить его этажом ниже. Вот чем я занималась: трахалась на полу с Бобом Стоком. — Она выговаривала каждое слово с преувеличенной тщательностью.
— Это правда? — спросил Грэм.
У него отключилась память, он забыл, как относился к Сэре все эти месяцы. Он знал, что чувства вернутся и принесут ему только боль, но сейчас это не имело значения. Сэра изменила правила игры, она перевела их отношения в совершенно другую плоскость. На какой-то миг он отринул свое прежнее «я», уязвленную мужскую гордость и сосредоточился, внутренне содрогаясь от этой перемены, на том, что говорилось в данную минуту, осмысливая этот новый свод правил, новую роль, которая отводилась ему по каким-то все еще непонятным причинам.
— Но зачем? — Он старался говорить ей в тон, чтобы не выдать своих терзаний.
— Для прикрытия. — Она передернула плечами и широко растопырила пальцы на черной столешнице. — Мой развод... муж нанял человека, чтобы за мной следить. Стоку нельзя было попадаться, но мы с ним не хотели... не могли прекращать свои встречи. Вот нам и пришло на ум найти кого-нибудь постороннего и изобразить, будто у меня с ним роман. На той вечеринке все видели, как мы с тобой вдвоем ушли наверх; по всей вероятности, сыщик, нанятый моим мужем, тоже болтался поблизости — в дом нетрудно было проникнуть без приглашения. По нашим расчетам, он должен был решить, будто мы с тобой сблизились. Я тогда действительно позволила себе некоторые вольности, но это было как бы сверх программы. С того самого дня мы держали тебя на крючке. Прости, Грэм. Так или иначе, за тобой, похоже, никто не следит. Скорее всего, сыщика отозвали. Не иначе как мой благоверный решил больше не тратиться. Но это только мое предположение.
— Вот как, — произнес Грэм, внезапно ослабев. Он откинулся назад, изображая непринужденность и стараясь унять дрожь, и закинул руку на спинку стула (где, не вовремя вспомнилось ему, прежде сидела муха), а другая рука оставалась на столе, словно диковинный зверек на круглой черной арене, вдали от тонких, бледных пальцев чужой руки. Его ноготь поскреб микроскопическую точку белой краски на черной поверхности.
