Эта узкая лента перемежающихся черных и белых полей, похожих на отдельные квадратики тени и тумана, тянулась над столом, плыла дальше, над разбитыми сланцевыми плитами, мимо ржавых чугунных столбов и, в конце концов, исчезала в противоположных стенах игрового зала. Клетчатая полоска слегка мерцала и, совершенно очевидно, не представляла собой ничего материального; но притом, что это была всего-навсего проекция, на ее поверхности удерживались вполне осязаемые, с виду настоящие шахматные фигуры из черного и белого дерева, подобные сторожевым башенкам, стоящим поодиночке на размеченной пограничной полосе.
Аджайи медленно подняла глаза на своего партнера, и ее старческое морщинистое лицо постепенно исказилось кривой улыбкой. Квисс смотрел на нее сверху вниз. Что-то есть в ней от рептилии, подумал он. Не иначе как на холоде у нее замедляются движения. Да ладно, мне своих забот хватает.
— Ну? — произнесла старуха.
— Что «ну»? — После подъема по лестнице на самый верхний уровень замка Квисс еще не справился с одышкой.
Неужто она ему задает вопросы? Это ее нужно кое о чем спросить! Почему она до сих пор не закончила партию? Почему сидит без толку, уставившись на шахматную полосу?
— Что они сказали? — терпеливо пояснила Аджайи со слабой улыбкой.
— А, вот ты о чем. — Квисс досадливо тряхнул бородой, словно такие пустяки и обсуждать не стоило. — Обещали подумать. Тогда я пригрозил, что растерзаю еще кого-нибудь из челяди, если нам наверху не обеспечат тепло и свет; тут они, обычным манером, начали нести околесицу; да что там говорить, они об этом уже забыли — как всегда.
— Выходит, самого сенешаля ты не видел? — разочарованно спросила Аджайи и погрустнела.
— Нет. Он будто бы занят. Видел только этих уродцев.
Квисс не без труда опустился на узкий стул, зябко кутаясь в шкуры. Он обреченно глядел на яркую полоску, которая парила в холодном воздухе над игровым столом. В центре изящной резной столешницы теплым сиянием светился драгоценный кристалл цвета крови.
Указав на одну из деревянных фигур, на черного ферзя, Аджайи произнесла:
— Больно ты суров. Угрозами ничего не добьешься. Между прочим, здесь шах и мат.
— Много ты понимаешь... — начал было Квисс, но вздрогнул, когда до него дошел смысл ее слов.
Он впился тяжелым взглядом в клетчатую черно-белую ленту, висящую в воздухе прямо перед ним:
— Как это?
— Шах и мат, — подтвердила Аджайи надтреснутым старческим голосом. — Если не ошибаюсь.
— Где? — негодующе вопросил Квисс и заерзал на стуле, изобразив на лице досаду, смешанную с облегчением. — Здесь только шах; еще можно уйти из-под удара. Вот так. — Он резко вытянул руку и сделал ход белым слоном, поставив его на одну черную клетку дальше, перед своим королем. Аджайи улыбнулась и покачала головой; она приложила пальцы к самому краю поблескивающей эфемерной полосы, будто нащупывала в воздухе невидимый предмет. На поверхности призрачной ленточной доски, словно явившись из темной бездны, возник черный конь. Квисс набрал полную грудь воздуха, собираясь запротестовать, но смолчал.
— Прости, так уж вышло, — сказала Аджайи. — Вот теперь действительно мат. Она произнесла эти слова совсем тихо, но тут же пожалела, что вообще заговорила. Ей стало совестно, однако Квисс был так поглощен гневным созерцанием доски, что ничего не слышал, в напрасной надежде он крутил головой то вправо, то влево, но не находил ни одной нужной фигуры.
Слегка отодвинувшись назад, Аджайи смогла размяться. Она сделала несколько круговых движений руками, прогнула спину, а сама между тем думала, так ли уж было необходимо — вернее, уместно — наделять их с Квиссом столь дряхлыми телами. Вероятно, смысл заключался в том, чтобы все время напоминать им о быстротечности времени, о смертности всего живого. Если так, то подобная мера выглядела излишне жестокой — даже притом, что они находились в этом странном, ни на что не похожем месте, даже притом, что они пребывали в странном оцепенении (коль скоро замок был насквозь проморожен, то промерзли и они; коль скоро замок постепенно разрушался, а они оставались все в том же состоянии, то их будущность и надежды тоже неотвратимо рушились). С трудом поднявшись из-за стола на негнущихся ногах и бросив последний взгляд на скорбную фигуру старика, который все еще искал выход из этого безнадежного положения, Аджайи прихрамывая, прошлась по исцарапанному стеклянному полу и оказалась на светлой, продуваемой ветром галерее.
Она бессильно оперлась на квадратную в сечении колонну посредине аркады, отделяющей зал от галереи, и вгляделась в заснеженную даль.
Ничем не нарушаемая белизна простиралась до самого горизонта, и только едва уловимые тени придавали хоть какое-то разнообразие мертвенно-голой равнине. С правой стороны — Аджайи это доподлинно знала — можно было перегнуться через перила (впрочем, она этого не делала, так как побаивалась высоты), чтобы увидеть каменоломни, а за ними — покрытую снегами гряду невысоких безлесных холмов. Но она не стала себя утруждать... У нее не было особого желания смотреть на холмы и каменоломни.
— Э-э-эх! — взревел позади нее Квисс, и она обернулась как раз в тот миг, когда он в яростном бессилии махнул рукой над поверхностью узкой призрачной доски.
Шахматные фигуры так и разлетелись во все стороны, но они исчезали из виду, как только падали ниже уровня, на котором прежде стояли, словно их уничтожал какой-то невидимый луч. Исключение составила только пара королей, которые улетучились, даже не успев свалиться с доски. Сама доска померцала секунду-другую, затем начала медленно угасать, пока не пропала совсем, а Квисс так и остался сидеть, с тоской уставившись на деревянный столик. Слабое свечение кристалла в середине затейливой резной столешницы постепенно тускнело и, наконец, тоже погасло.
Аджайи подняла брови, ожидая, что он посмотрит в ее сторону, но этого не произошло. Он так и сидел — сгорбив спину, опершись локтем о колено и подпирая ладонью заросший подбородок.
— Все эти проклятые кони, будь они неладны, — прошипел он через несколько минут, сверля глазами пустой стол.
— Что ж поделаешь, — сказала Аджайи и ушла с открытой галереи, потому что налетевший ветер закружил маленькие снежные вихри вокруг ее ног, обутых в тяжелые башмаки, — зато игра окончена.
— Я надеялся, будет пат. — Можно было подумать, Квисс обращается не к противнице, а к столу. — Мы же договорились.
— Так быстрее.
Аджайи присела на табурет. Проникший сверху луч робко заиграл на резной столешнице, над которой все с тем же горестным видом сидел Квисс. В полумраке Аджайи не спускала глаз со своего компаньона. У него было широкоскулое лицо, заросшее густой бородой, в которой перепутались черные и белые пряди. От маленьких желтых глазок расходилась сетка глубоких морщин, будто рябь на поверхности стоячей воды. Он так и не посмотрел в ее сторону; она с этим смирилась и обвела глазами просторное помещение.
