– Это ты к ней обращайся, – ответил Ярблек, кивнув
на Веллу. – Она ее назначала.
– Ах, какая же ты жестокосердная, девочка моя, –
покачал головой жонглер.
Та пожала плечами.
– То, что покупается дешево, не ценят.
– Истинная правда. Придется мне раздобыть немного
денег, потому что, крошка моя, я собираюсь сделать тебя своей.
– Поглядим, – ответила она, улыбнувшись.
Они вышли из освещенного огнем круга туда, где стояли их
оседланные лошади и мул жонглера. Луна зашла, и звезды сияли, как драгоценные
камни, рассыпанные по бархатному покрову ночи. Выехав из лагеря, лошади Ярблека
осторожным шагом двинулись на север. Когда через несколько часов взошло солнце,
они уже были далеко, на широкой дороге, ведущей на север, в Мал-Рэкут, город в
Ангараке, расположенный на южном берегу реки Рэку, служащей южной границей
Венны. Утро было теплое, небо – чистое, а настроение у всех – прекрасное.
По пути им опять встречались беженцы, но теперь значительная
их часть двигалась на юг.
– Возможно ли, что чума разразилась и на севере? –
спросил Сади.
Польгара нахмурилась.
– Думаю, возможно, – ответила она.
– Скорее всего эти люди бегут от Менха, – возразил
Бельгарат.
– Тогда здесь скоро будет очень оживленно, –
заметил Сади.
– Это может оказаться нам на руку, Хелдар, –
вмешалась Бархотка.
– Ты права, – согласился драсниец.
Гарион ехал в полудреме – этому он научился у Бельгарата.
Хотя раньше ему иногда случалось ночью обходиться без сна, в привычку у него
это не вошло. Он скакал, опустив голову, наполовину отключившись от того, что
происходило вокруг.
Но его неотвязно преследовал какой-то звук, исходящий из
глубины подсознания. Нахмурившись и закрыв глаза, он попытался понять, что это
такое. И вдруг вспомнил. Да, полный отчаяния плач умирающего ребенка на
заброшенной улочке в Мал-Зэте. Как ни старался, он не мог проснуться, и
душераздирающий плач раздавался у него в ушах.
Он почувствовал, как на плечо ему легла огромная рука,
поднял голову и увидел перед собой печальное лицо Тофа.
– Ты тоже это слышал? – спросил он.
Тоф сочувственно кивнул.
– Но ведь это был только сон?
Тоф неуверенно развел руками.
Гарион выпрямился в седле, решив больше не дремать.
Немного отъехав в сторону от дороги, они пообедали хлебом,
сыром и колбасой в тени большого вяза, одиноко стоявшего посреди засеянного
овсом поля. Невдалеке журчал небольшой ключ, окруженный поросшей мхом стеной,
где они напоили коней и наполнили водой бурдюки.
Бельгарат стоял, глядя на раскинувшуюся за полем деревню и
ведущую в нее забаррикадированную тропинку.
– Сколько у нас с собой еды, Пол? – спросил
он. – Если деревни и дальше будут так же закрыты для нас, мы не сможем пополнить
запасы.
– Я думаю, все будет в порядке, отец, – ответила
она. – Велла нас очень щедро снабдила.
– Она мне нравится, – улыбнулась Сенедра. –
Хоть и ругается все время.
Польгара улыбнулась ей в ответ.
– Все надракийцы ругаются, моя милая, – сказала она. –
Когда я была в Гар-ог-Надраке, мне пришлось сильно напрячь память, чтобы
припомнить наиболее витиеватые выражения, которыми иногда пользуется мой отец.
– Эй! – крикнул им кто-то.
– Вот он. – Шелк указал на дорогу.
Верхом на гнедой лошади сидел человек в коричневой одежде
мельсенского чиновника и смотрел на них жадным взглядом.
– Что вам угодно? – крикнул ему Дарник.
– У вас не найдется немного еды? – прокричал в
ответ мельсенец. – Я не могу подъехать ни к одной деревне и уже три дня не
ел. Я заплачу.
Дарник вопросительно взглянул на Польгару. Та кивнула.
– Еды у нас хватит, – сказала она.
– Куда он едет? – спросил Бельгарат.
– Вроде бы на юг, – отвечал Шелк.
– Дарник, скажи ему, что он может подъехать, –
произнес старик. – Он расскажет нам, что нового на севере.
– Присоединяйтесь к нам! – крикнул Дарник.
Чиновник подъехал и остановился на расстоянии двадцати ярдов.
– Вы из Мал-Зэта? – спросил он.
– Мы выехали прежде, чем началась чума, – солгал
Шелк.
Чиновник колебался.
– Я положу деньги вот сюда, на камень, – предложил
он, указывая на белый валун. – И отъеду назад. Тогда вы можете взять
деньги и оставить еду. И мы не причиним друг другу вреда.
– Разумно, – ответил Шелк.
Польгара извлекла из своих запасов буханку черного хлеба и
большой кусок сыру и передала их остролицему драснийцу.
– Откуда ты едешь, дружок? – спросил Шелк, подходя
к камню.
– Я был в Аккаде – это в Катакоре, – ответил
человек, пожирая глазами сыр и хлеб. – Я глава отдела общественных работ –
ну, там стены, мосты, улицы – все такое. Взятки давали не слишком роскошные, но
на жизнь хватало. В общем, я выбрался оттуда за несколько часов до того, как
пришел Менх со своими демонами.
Шелк положил на камень еду и взял деньги. Затем отошел.
– Я слышал, Аккад уже давно сдался.
Мельсенец почти бегом приблизился к камню, схватив хлеб с
сыром, впился в снедь зубами.
– Я прятался в горах, – ответил он, жуя.
– Ашаба разве не там? – Голос Сади звучал
равнодушно.
Мельсенец, с трудом проглотив еду, кивнул.
– Поэтому я в конце концов ушел и оттуда, –
произнес он, снова запихивая в рот большой кусок хлеба. – Там кругом полно
огромных диких собак – уродов величиной с коня – и банд карандийцев, убивающих
всех, кто им попадется. Их мне удалось бы избежать, но в Ашабе происходит
что-то ужасное. Из замка раздаются душераздирающие звуки, а ночью небо
озаряется странным светом. Я не мог выдержать этого и сбежал. – Он жадно
вздохнул, откусывая новую порцию хлеба. – Еще месяц назад я на хлеб и сыр
смотреть бы не стал. А теперь это просто пиршество.
– Голод – лучшая приправа, – припомнил Шелк
старинное изречение.
