– Взгляни на него, Гарион, – предложил он, не
прекращая размеренных ударов топора.
Гарион воззрился на щит расширенными от удивления глазами.
Перед ним был раскаленный докрасна щит из чистой стали.
– Как это у тебя получилось?
– Превращение! – воскликнула Польгара. –
Замена одного вещества другим! Ради богов, Дарник, где тебя этому научили?
– Я сам кое-чему научился, Пол, – рассмеялся
он. – Если для начала имеешь кусочек стали, скажем сломанное лезвие ножа,
то дальше можно делать ее из чего угодно: из чугуна, глины, из всего, что есть
под рукой.
Внезапно Сенедра широко раскрыла глаза.
– Дарник, – очень почтительно и почти шепотом
произнесла она, – и золото тоже можно сделать из чего угодно?
Дарник задумался, продолжая работать.
– Думаю, да, – решил он, – но из золота
хорошего щита не сделаешь, оно слишком мягкое и тяжелое, так ведь?
– А можешь сделать еще один щит? – вкрадчиво
спросила она. – Для меня? Не обязательно такой большой, ну, немного
поменьше. Пожалуйста, Дарник.
Дарник закончил окантовку под мелодичный звон стали и свет
красных искр.
– По-моему, Сенедра, это неудачная мысль, –
ответил он. – Золото ценится потому, что его мало. Если я стану делать его
из глины, оно вскоре потеряет свою ценность. Ты же понимаешь.
– Но...
– Нет, Сенедра, – твердо произнес он.
– Гарион, – капризно протянула она.
– Он прав, дорогая.
– Но...
– Ничего не поделаешь, Сенедра.
Костер догорел, и вместо него мерцала теперь груда углей.
Гарион, внезапно проснувшись, вскочил на ноги. Он был весь покрыт потом и
трясся крупной дрожью. Да, он снова слышал во сне тот же жалобный плач, что и
накануне. Он долго сидел неподвижно, глядя на потухший костер.
Рядом с ним мерно дышала Сенедра, весь лагерь спал. Он
потихоньку вылез из-под одеяла, дошел до опушки кедровой рощи и остановился,
глядя на поля, темневшие под иссиня-черным небом. Глубоко вздохнув, он вернулся
в свою постель и крепко проспал до зари.
Когда Гарион проснулся, моросил дождь. Выйдя из палатки, он
увидел Дарника, разжигавшего огонь.
– Можно взять у тебя топор? – спросил он друга.
Дарник вопросительно взглянул на него.
– Мне кажется, к этому всему необходимо еще
копье. – Он хмуро поглядел на щит и меч, лежащие на кольчуге рядом с
остальным багажом и седлами.
– Ах да, – произнес кузнец. – Чуть не забыл.
Одного достаточно? Ведь они иногда ломаются, по крайней мере с Мандорелленом
всегда так случалось.
– Больше одного я с собой таскать не собираюсь. –
Гарион кивнул на рукоять висевшего у него за поясом меча. – На всякий
случай у меня есть этот большой нож.
От промозглой изморози, появившейся на рассвете, близлежащие
поля были окутаны неясной дымкой. После завтрака путники достали плотные плащи,
приготовившись к путешествию. Гарион уже успел надеть кольчугу и, выложив шлем
изнутри старой туникой, нахлобучил его на голову. Он чувствовал себя
по-дурацки, когда, позвякивая доспехами, пошел седлать Кретьена. От кольчуги
неприятно пахло, и казалось, она притягивает к себе утренний холод. Он поглядел
на свое новое копье и круглый щит.
– Они мне будут мешать, – заметил он.
– Подвесь щит к луке седла, – посоветовал
Дарник, – а копье прикрепи к стремени. Мандореллен всегда так делает.
– Попробую, – ответил Гарион.
Он вскарабкался в седло, покрываясь потом под тяжестью
кольчуги. Дарник протянул ему щит, и он подвесил его к луке седла. Затем взял
копье и продел его наконечник в стремя, уколов при этом пальцы ног.
– Тебе придется его придерживать, – сказал ему
кузнец. – Само по себе оно держаться не будет. Гарион хмыкнул и взял
древко копья в правую руку.
– Ты очень внушительно выглядишь, дорогой, –
заверила его Сенедра.
– Просто потрясающе, – сухо ответил он.
Они выехали из кедровой рощи. Утро было все так же сыро и
неприветливо; Гарион, ехавший впереди всех в своем рыцарском облачении,
чувствовал себя крайне нелепо.
Особенно докучало копье, которое все время выскальзывало у
него из руки и волочилось по земле. Он перехватил его так, чтобы сместить центр
тяжести. Капли дождя падали на древко, пробегали по его сжатой руке и стекали в
рукав. По локтю непрерывно струилась вода.
– Я чувствую себя водосточной трубой, – ворчал он.
– Давай прибавим ходу, – сказал Бельгарат. – Путь
до Ашабы далек, а времени у нас немного.
Гарион ударил Кретьена каблуками по бокам, и серый поскакал
быстрее – сначала рысью, а затем ровным галопом. И от этого Гарион почему-то
перестал ощущать себя по-дурацки.
Дорога, которую накануне вечером им показал Фельдегаст,
казалась заброшенной, а в то утро на ней вообще не было ни души. Она пролегала
мимо пустых хуторов, печальных, поросших ежевикой развалин домов с остатками
покосившейся кровли. Некоторые дома были сожжены, часть – совсем недавно.
От непрекращавшегося дождя земля набухала, и дорога
становилась все более вязкой. Грязь, поднятая копытами скачущих галопом коней,
забрызгала им ноги и животы, покрыла пятнами сапоги и плащи всадников.
Шелк скакал рядом с Гарионом, с его острого личика не
сходило настороженное выражение, и всякий раз, когда они взбирались на вершину
холма, он выезжал вперед и окидывал взглядом лежавшую внизу долину.
Через несколько часов езды Гарион промок насквозь и,
измученный тяжелыми доспехами и запахом ржавчины, желал только одного – чтобы
дождь наконец прекратился.
Шелк поднялся на вершину очередного холма разведать
обстановку. Повернувшись назад, он жестом остановил спутников.
– Там, впереди, гролимы, – лаконично сообщил он.
– Сколько? – спросил Бельгарат,
– Около двух дюжин. Они отправляют какой-то религиозный
обряд.
Старик усмехнулся.
– Давайте поглядим. – Он взглянул на
Гариона. – Оставь свое копье Дарнику, – сказал он. – Оно слишком
заметно, а я не хотел бы привлекать их внимание.
