Я вовсе не строю из себя умника. Я первым готов признать, как трудно придумать, что сказать девушке, на которую ты, как говорится, глаз положил.
Я уже писал, что учусь играть на фортепиано. Хвастать мне особенно нечем, но все-таки я способен исполнить первую часть «Лунной сонаты» Бетховена почти без ошибок. Когда я сам для себя играю «Лунную сонату», у меня часто возникает чувство, будто я нахожусь на луне перед большим роялем и играю в то время, как луна, рояль и я вращаемся вокруг земного шара. И мне кажется, что звуки этой сонаты разносятся по всей Солнечной системе, достигая если не Плутона, то уж по крайней мере Сатурна.
Теперь я разучиваю вторую часть (Allegretto). Она гораздо труднее первой, и мне очень нравится, когда учительница музыки играет ее для меня. Эта часть почему-то заставляет меня думать о маленьких механических куклах, которые бегают вверх и вниз по лестницам торгового центра!
Третью часть «Лунной сонаты» я решил пропустить, и не только потому, что она слишком трудна для меня, мне просто неприятно ее слушать. Первая часть (Adagio sostenuto) очень красива, а вот последняя (Presto agitato) звучит чересчур грозно. Если бы я на космическом корабле добрался до какой-нибудь другой планеты и обнаружил на ней несчастное живое существо, которое исполняло бы там третью часть «Лунной сонаты», я бы в ту же минуту улетел с этой планеты. А вот если бы оно исполняло первую часть, я бы, может, и задержался там на несколько дней, по крайней мере, осмелился бы подойти к этому существу и порасспросить его поподробнее о музыкальной жизни на его планете.
Однажды я сказал своей учительнице, что в музыке Бетховена много и рая и ада. Она даже рот открыла от удивления. И сказала, что я попал в точку! Потом она рассказала мне то, чего я не знал. Оказывается, эту сонату назвал «Лунной» вовсе не Бетховен. Он назвал ее Соната до-диез минор, Соч. 27 № 2, прибавив к названию Sonata quasi una Fantasia, что означает Соната-фантазия.
Моя учительница музыки считает, что эта соната слишком мрачна, чтобы ее называли «Лунной». Она сказала, что венгерский композитор Ференц Лист говорил, что вторая часть сонаты это «цветок между двумя безднами». А вот я бы назвал ее скорее «веселым кукольным представлением между двумя трагедиями».
Но я писал о том, что мне легко понять, как трудно бывает иногда придумать, что сказать девушке, на которую ты глаз положил. Должен признаться, что тут у меня у самого рыльце в пушку, и виной всему та же музыкальная школа.
Я занимаюсь там по понедельникам с шести до семи. В это же время бывает урок по классу скрипки у одной девочки, она на год или на два моложе меня, и, должен признаться, я уже давно положил на нее глаз. Иногда мы вместе сидим в холле и минут пятъ-десятъ ждем начала урока. Мы никогда не разговаривали, но несколько недель назад она спросила у меня, который час. И то же самое повторилось ровно через неделю. Я сказал, что на улице льет как из ведра и что ее футляр для скрипки наверняка промокнет. Но, надо признаться, дальше этого дело не пошло. Поскольку девочка разговора не поддержала, я не осмелился продолжать. Может, она считает меня ничтожеством. Но не исключено, что я ей нравлюсь, что она просто стесняется. Я не знаю, где она живет, но знаю, что ее зовут Исабелле, имя я видел в списке учеников, занимающихся на скрипке.
Мы с ней начали все раньше и раньше приходить на свои уроки. В последний понедельник мы ждали почти пятнадцать минут. Но мы только сидим вместе. Сидим и молчим, словно воды в рот набрали. Потом расходимся по своим классам и играем своим педагогам. Иногда я представляю себе, что она заходит в мой класс, когда я играю «Лунную сонату», ее так очаровывает моя игра, что она начинает подыгрывать мне на скрипке. Этого никогда не было, это только плоды моего воображения. Толчок им, возможно, дало то, что я никогда не видел ее скрипки. И не слышал, как она на ней играет. Кто знает, может, у нее в футляре вовсе не скрипка, а блокфлейта! (И тогда, значит, ее зовут не Исабелле, а просто Кари.)
Все это я пишу к тому, что не знаю, как бы я поступил, если б она неожиданно взяла меня за руку и глубоко заглянула мне в глаза. И уж вовсе не знаю, что бы я сделал, если б она начала плакать. Меня вдруг поразило одно открытие: оказывается, я всего на четыре года моложе, чем был мой отец, когда встретил Апельсиновую Девушку. Я понимаю, как он был сбит с толку. «Ты белка!» — сказал он.
Да, я тебя очень хорошо понимаю, отец. Продолжай свой рассказ.
После той короткой встречи в кафе я начал систематически и целенаправленно искать Апельсиновую Девушку, и опять прошло много дней, а я не видел ее даже мельком.
Не стану посвящать тебя в подробности моих поисков и рассказывать о допущенных мною ошибках, этот список был бы слишком велик. Но я все время размышлял, анализировал и однажды пришел к такому выводу: оба раза я видел Апельсиновую Девушку в понедельник. И как только я не подумал об этом раньше! И апельсины были единственным явным следом, который мог привести меня к ней. Откуда были эти апельсины? Ведь в магазинах во Фрогнере тоже продаются апельсины. Да, но насколько они сочные, сладкие или, если на то пошло, дешевые? Я думал так: если человек придирчиво относится к таким вещам, он будет покупать апельсины на большом фруктовом рынке, например, на Юнгсторгет — в то время это был единственный по-настоящему большой рынок в Осло, где продавали фрукты и овощи, — особенно если ему требуется несколько килограммов в день. Купив апельсины, он садится в трамвай на Стургата и едет домой во Фрогнер, особенно тот, у кого нет денег на такси. И еще одна деталь привлекла мое внимание: коричневые бумажные пакеты! В обычных овощных магазинах фрукты отпускают в пластиковых пакетах. Кажется, только на Юнгсторгет все овощи и фрукты кладут в такие большие бумажные пакеты, какие были у Апельсиновой Девушки?
Это была лишь одна из моих многочисленных теорий, но три месяца подряд я приходил на Юнгсторгет, чтобы купить фруктов и овощей. Мне, студенту, было совсем не вредно немного улучшить свой рацион, в последнее время у меня появилась нехорошая тенденция есть слишком много жареных сосисок с салатом из раков.
Нет необходимости описывать жизнь, бурлившую на Юнгсторгет, ты это можешь сделать не хуже меня. Попробуй представить себе таинственную девушку в анораке, которая стоит перед ларьком и торгуется, пытаясь купить подешевле десятикилограммовый пакет апельсинов, или попытайся представить себе эту же девушку, которая уже уходит с рынка, неся обеими руками тяжелый бумажный пакет. Все остальное просто забудь, всех остальных, хотел я сказать.
Но видишь ли ты ее, Георг?
И в первый, и во второй раз, когда я был на рынке, меня ждало разочарование, но в третий понедельник я увидел в самом конце рынка оранжевое пятно, да-да, это была девушка в оранжевом анораке, она стояла перед одним из фруктовых ларьков и набирала апельсины в большой бумажный пакет!
Я протолкался через рынок и вскоре остановился в нескольких метрах у нее за спиной. Так вот где она покупает свои апельсины! Я как будто застал ее на месте преступления. У меня задрожали колени, и я чуть не рухнул на землю.
