Я встала.
– Этим занимается полиция. Я и без того помогаю им
всем, чем могу. Сэкономьте ваши денежки.
Он сидел и смотрел на меня – очень спокойно. Это не была
безжизненная неподвижность давно умершего, но все-таки тень ее.
Страх побежал у меня по спине, стиснул горло. Я подавила
желание вытащить крест из-под рубашки и выгнать Вилли из кабинета. Вышвыривать
клиента вон с помощью освященного предмета – более чем непрофессионально. И
потому я просто стояла, ожидая его движения. – Почему ты не хочешь нам помочь?
– Вилли, у меня клиент. Прости, что не смогла быть
полезной.
– Не захотела.
– Считай, как хочешь.
– Я вышла из-за стола, намереваясь проводить его к
двери.
Он двинулся с текучей быстротой, которой у Вилли не было
никогда, но я это увидела и оказалась на шаг от его вытянутой руки.
– Эти фокусы показывай девицам, Вилли.
– Ты видела мое движение?
– Видела. И слышала. Вилли, ты очень недавно умер.
Вампир ты или нет, а тебе учиться еще и учиться.
Он нахмурился, так и не опустив до конца про тянутую руку.
– Может, и так, только ни один человек не успел бы так
отступить.
Он шагнул ко мне, едва не задевая своей курткой. На таком
близком расстоянии мы с ним были почти одного роста – низкого, и его глаза были
точно на уровне моих. Я изо всех сил смотрела в его плечо.
Мне приходилось держаться изо всех сил, чтобы не отступить.
Но, черт возьми, нежить он или нет, а это всего лишь Вилли Мак-Кой, и такого
удовольствия я ему не доставлю.
– Ты не человек, – сказал он. – Не больше, чем я.
Я двинулась к двери. Я отступила не от него – я пошла
открывать дверь. И пыталась убедить текущий по спине холодный пот, что это
совсем другое дело. Ни его, ни сосущую тяжесть под ложечкой обмануть не
удалось.
– Мне действительно пора идти. Спасибо вам, что
обратились в “Аниматор Инкорпорейтед”. Я выдала ему лучшую свою
профессиональную улыбку, бессмысленную, как электрическая лампочка, и такую же
сияющую.
В дверях он остановился.
– Так ты не будешь на нас работать? Мне надо что-то
сказать, когда я отсюда вернусь.
Не знаю точно, но, кажется, в его голосе слышалось что-то
вроде страха. Влетит ему за неудачу? Это было глупо, я знаю, но во мне
шевельнулось сочувствие. Да, он был нежитью, но вот он стоял тут и глядел на
меня, и это был тот же Вили, с цветастыми куртками и беспокойными ручками.
– Ты им скажи, кто бы они ни были, что я не работаю на
вампиров.
– Железное правило? – Снова это прозвучало вопросом.
– Железобетонное.
Что-то мелькнуло в его лице, проглянул на миг прежний Вилли.
Это была почти что жалость.
– Жаль, что ты это сказала, Анита. Они не любят, когда
им говорят “нет”.
– Кажется, ты засиделся в гостях, Вилли. Я не люблю,
когда мне угрожают.
– Это не угроза, Анита. Это правда.
Он поправил галстук, любовно погладив новую золотую булавку,
расправил плечи и вышел.
Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней. Колени
подкашивались. Но времени сидеть и трястись не было. Миссис Грандик наверняка
уже на кладбище. Там она стоит с черной сумочкой и взрослыми сыновьями, ожидая,
пока я подниму ее мужа из мертвых. Дело было в загадке двух разных завещаний.
Тут либо годы судебных издержек и споров, либо поднять Альберта Грандика из
мертвых и опросить.
Все, что нужно, было у меня в машине, даже цыплята. Вытащив
из-за пазухи крест, я выставила его на кофту на всеобщее обозрение. Было у меня
несколько пистолетов, и обращаться с ними я тоже умела. В столе у меня лежал
девятимиллиметровый браунинг. Весил он фунта два с полной обоймой пуль в
серебряной оболочке. Серебро вампира не убивает, но обескураживает. Раны от
серебра у них заживают медленно, почти как у людей. Вытерев потные ладони о
юбку, я вышла.
Крейг, наш ночной секретарь, яростно что-то стучал на
клавиатуре компьютера. Глаза его полезли на лоб, когда я прошла по толстому
ковру. Может быть, из-за болтающегося на длинной цепи креста у меня на шее или
из-за выставленного на всеобщее обозрение револьвера. Но он ни о том, ни о
другом слова не сказал. Соображает. Поверх всего этого я натянула свой любимый
вельветовый жакет. Пистолет из-под него все же выпирал, но не слишком. Вряд ли
Грандики и их адвокаты это заметят.
Глава 2
По дороге домой меня застукал восход. Терпеть их не могу.
Восход – это значит, я выбилась из графика и работала всю ночь напролет.
В Сент-Луисе деревьев вдоль хайвеев больше, чем в любом
городе, где мне приходилось ездить. Я почти признаю, что в первых лучах
рассвета деревья выглядят красиво. Почти. Моя квартира при утреннем солнце
выглядит удручающе белой и жизнерадостной. Стены сливочно-белые, как во всякой
квартире, которые мне доводилось видеть. Зато ковер с симпатичным серым
оттенком, что куда приятнее обычного коричневого цвета собачьей шерсти.
Квартира у меня была просторная, односпаленная. Мне говорят, что из нее
симпатичный вид на соседний парк. Я не проверяла. Как по мне, я вообще бы окон
не делала. Эти я завесила тяжелыми шторами, превращавшими ярчайший день в
прохладные сумерки. Я включила радио, чтобы заглушить звуки от моих живущих
днем соседей. Под тихую музыку Шопена меня засосал сон. Телефон зазвонил через
минуту.
Минуту я лежала, ругая себя, что забыла включить
автоответчик. Может, не обращать внимания? Еще через пять звонков я сдалась.
– Алло.
– О и, простите! Я вас разбудила?
Этой женщины я не знала. Если она что-то продает, я
взбешусь.
– Кто это?
Я заморгала глазами, всматриваясь в часы около кровати.
Восемь. Два часа проспала всего. Уй-я!
– Я Моника Веспуччи.
Это прозвучало так, будто все объясняло. Но я ни хрена не
поняла.
– Да?
Я постаралась, чтобы это звучало ободряюще и любезно. Вышло
рычание.
– Э-э, гм. Я та самая Моника, что работает с Кэтрин
Мейсон.
Я обхватила трубку руками и попыталась подумать. Но после
двух часов сна у меня это плохо получается. Кэтрин – моя хорошая подруга, это
имя я знаю. Наверное, она мне говорила об этой женщине, но хоть убей меня – не
могу припомнить.
– Да, конечно, Моника. Что вы хотите? – Это прозвучало
слишком грубо даже для меня. – Извините, если я не так сказала. Я только в
шесть пришла с работы.
– Боже мой, значит, вы только два часа спали? Вы,
наверное, убить меня готовы?
На этот вопрос я не ответила – не люблю врать.
