– Не в этом дело, – сказала я. – Ты тот, кто приходил
ко мне в контору, изображая моего “друга”. Если мы пойдем туда, где меня знают,
это недоразумение продлится.
– Есть женщины, которые готовы заплатить, чтобы
появиться в моем обществе.
– Знаю, я их видела вчера в клубе.
– Верно, но на самом деле тебе стыдно появляться со
мной вот из-за этого. – Его рука слегка дотронулась до шеи.
У меня было четкое впечатление, что я задела его чувства.
Это меня на самом деле не очень беспокоило, но я знаю, что, значит, быть не
такой, как все. Я знаю, как это неприятно – ставить в неловкое положение людей,
которым следовало бы лучше разбираться в жизни. Я разбиралась. Дело было не в
чувствах Филиппа, а в принципе.
– Пошли.
– Куда?
– К “Мэйбл”.
– Спасибо, – сказал он и вознаградил меня одной из
своих блестящих улыбок. Будь я менее профессиональна, я бы растаяла полностью.
В этой улыбке по-прежнему была крупица зла, навалом секса, но из-под всего
этого выглядывал мальчишка, неуверенный в себе мальчишка. В этом все дело. Это
и привлекало. Нет ничего более зовущего, чем красивый мужчина, который не
уверен в себе. Это взывает не только к женщине в каждой из нас, но к матери.
Комбинация опасная. К счастью, у меня был иммунитет – это уж точно. К тому же я
видела, какой секс нужен Филиппу. Он точно был не моего типа.
“Мэйбл” – это кафетерий, но еда там чудесная и по разумным
ценам. По будням там под завязку деловых костюмов и платьев, кейсов и
манильских конвертов. В субботу почти пусто.
Из-за груд дымящейся еды мне улыбнулась Беатрис, толстая и
высокая, с каштановыми волосами и усталым лицом. Розовая униформа плохо сидела
на ее плечах, и сетка для волос делала ее лицо слишком длинным. Но она всегда
улыбалась и никогда не замолкала.
– Привет, Беатрис! – сказала я и, пока она еще не
успела спросить, добавила: – Это Филипп.
– Привет, Филипп! – сказала она.
Он улыбнулся ей улыбкой ничуть не менее ослепительной, чем
улыбался риэлтерше на нашем этаже. Беатрис вспыхнула, отвела глаза и хихикнула.
Я и не знала, что она так умеет. А шрамы она заметила? И важно ли это ей? Для
мясного рулета было слишком жарко, но я его все равно заказала. Он всегда бывал
сочным, а кетчуп острым. Я даже десерт взяла, чего обычно не делаю. Меня мучил
голод. Мы расплатились и нашли столик, где Филиппу больше ни с кем не надо было
флиртовать. Неслабое достижение.
– Что случилось с Жан-Клодом? – спросил он.
– Еще минутку.
И я произнесла над едой благодарственную молитву. Когда я
подняла глаза, он смотрел на меня. Мы стали есть, и я рассказала ему
сокращенную версию событий последней ночи. В основном я ему рассказала про
Жан-Клода и Николаос и про наказание.
Когда я закончила, он уже бросил есть и смотрел куда-то
поверх моей головы на что-то, мне не видное.
– Филипп? – позвала я.
Он затряс головой и посмотрел на меня.
– Она могла его убить.
– Мне показалось, что она хочет его наказать. Ты не
знаешь, что это за наказание?
Он кивнул и негромко сказал:
– Она их кладет в гробы и накладывает крест, чтобы они
не вышли. Когда-то Обри исчез на три месяца. Когда он появился снова, он был
такой, как сейчас. Сумасшедший.
Я поежилась. И Жан-Клод тоже сойдет с ума?
Я взяла вилку и заметила, что уже съела половину черничного
пирога. Я терпеть не могу чернику. Черт побери, что же это со мной? Во рту еще
стоял теплый и густой вкус. Я попыталась запить его большим глотком колы, но и
она не помогла.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
Я отодвинула полусъеденный пирог и достала первую папку.
Первая жертва, некто Морис, фамилия не указана, жил с женщиной по имени Ребекка
Майлз. Они сожительствовали пять лет. Слово “сожительствовали” звучит лучше,
чем “трахались”.
– Собираюсь расспросить друзей и любовников погибших
вампиров.
– Может быть, я знаю их имена.
Я посмотрела на него в сомнении. Делиться информацией с ним
я не хотела, поскольку знала, что добрый старый Филипп был дневными глазами и
ушами нежити. Но если я буду разговаривать с Ребеккой Майлз в обществе полиции,
получу от нее кучу вранья. Разгребать его, у меня нет времени. Мне нужна
информация, и быстро. Николаос хочет результата. А что хочет Николаос, то лучше
ей дать без разговоров.
– Ребекка Майлз, – сказала я.
– Я ее знаю. Она была собственностью Мориса. – Он пожал
плечами, будто извиняясь за это слово, но другого искать не стал. Я подумала,
какой смысл он в него вкладывает. – Куда мы пойдем для начала?
– Никуда. Не люблю, чтобы штатские путались у меня под
ногами во время работы.
– Я мог бы помочь.
– Ты не обижайся, на вид ты сильный, может, ты даже
быстрый, но этого мало. Ты умеешь драться? Пистолет у тебя есть?
– Нет, но я могу за себя постоять.
Я в этом сомневалась. Люди неправильно реагируют на насилие.
Они застывают. Пара секунд, пока тело в нерешительности, а разум не может
понять. За эти секунды тебя могут убить. Единственный способ борьбы с
нерешительностью – практика. Насилие должно стать частью твоего образа мыслей.
Практика делает тебя осторожным и чертовски подозрительным, а также удлиняет
ожидаемую продолжительность жизни. Филипп был знаком с насилием, но лишь как
жертва. Профессиональную жертву таскать с собой мне было совершенно ни к чему.
Да, но мне нужна информация от тех, кто со мной говорить откажется. А с
Филиппом – нет.
Перестрелки среди бела дня я не ожидала. И нападения из-за
угла тоже не ожидала по настоящему, по крайней мере сегодня. Да, мне случалось
и ошибаться, но… Если Филипп сможет мне помочь, вреда в этом не будет. Если он
не будет сиять улыбкой направо и налево и к нему не будут приставать монашки,
нам ничего не грозит.
– Если кто-то будет мне угрожать, ты можешь стоять
спокойно и дать мне делать мою работу или ты полезешь меня спасать? – спросила
я.
– А, – сказал он и уставился на свой стакан. Потом
произнес: – Не знаю.
Очко за правдивость. Почти любой на его месте соврал бы.
– Тогда мне лучше пойти без тебя.
– А как ты убедишь Ребекку, что работаешь на старшего
вампира города? Истребительница работает на вампиров?
Даже для меня это прозвучало смехотворно.
– Не знаю.
Он улыбнулся:
– Тогда решено. Я пойду с тобой и пролью масло на
волны.
– Я не дала согласия.
– Но ты и не отказалась.
В его словах был смысл. Я допила колу и минуту, может быть,
смотрела в его самодовольную рожу. Он ничего не говорил, только смотрел в
ответ. Лицо его было нейтральным, без вызова. Это не было состязание двух воль,
как с Бертом.
