Он кивнул, по-прежнему не оборачиваясь.
– Тебе не надо забрать свою машину?
– Я не вожу, – ответил он. – Меня Моника подбросила к
твоей конторе.
– Она знала? – спросила я, мгновенно возгоревшись
горячей злостью.
Здесь он обернулся, посмотрел на меня с непроницаемым лицом
и скрытыми за черными стеклами глазами.
– Чего ты на нее так злишься? Она просто привела тебя в
клуб, и все.
Я пожала плечами.
– Почему? – Его голос был усталым, человеческим,
нормальным.
Тому донжуану, что пытался флиртовать, я бы не ответила, но
это была уже не маска, а человек.
– Она человек, и она предала людей нелюдям.
– И это худшее преступление, чем-то, что Жан-Клод
заставил тебя бороться на нашей стороне?
– Жан-Клод – вампир. От вампиров предательства
ожидаешь.
– Ты ожидаешь. А я нет.
– Ребекка Майлз очень похожа на человека, которого
предали.
Он вздрогнул.
Ну, ты и молодец, Анита! Давай, топчи чувства всякого, кто
тебе сегодня попадается!
Да, но это было правдой.
Он снова отвернулся к окну, и мне пришлось заполнить
болезненное молчание.
– Вампиры не люди. Их преданность, прежде всего и
больше всего принадлежит их роду. Я это понимаю. Моника предала свой род. Еще
она предала друга. Это простить нельзя.
Он вывернул голову и посмотрел на меня.
– Значит, если кто-то твой друг, ты для него готова на
все?
Я обдумала это, пока мы сворачивали на семидесятое восточное.
Все? Это слишком сильно сказано. Почти все? Да.
– Почти все, – сказала я.
– Значит, для тебя так много значат преданность и
дружба?
– Да.
– И поскольку ты считаешь, что Моника изменила и тому,
и другому, она совершила большее преступление, чем все, что делают вампиры?
Я поерзала на сиденье, недовольная направлением, которое
принимал разговор. В психологических анализах я плаваю. Я знаю, кто я и что
делаю, и этого мне достаточно. Не всегда, конечно, но почти.
– Не всё; я не люблю абсолютных утверждений. Но если
кратко сказать, то да, вот почему я злюсь на Монику.
Он кивнул, будто этот ответ его устроил.
– Она тебя боится, ты это знаешь?
Я улыбнулась, и улыбка вышла не очень милая. Я ощутила уколы
какого-то темного удовлетворения.
– Надеюсь, эта сука засыпает и просыпается в холодном
поту.
– Так и есть, – сказал он. И голос его был очень
спокоен.
Я взглянула на него и тут же вернула глаза на дорогу. У меня
было чувство, будто он не одобряет, что я так напугала Монику. Ну, так это его
проблема. А я этим результатом была очень довольна.
Мы приближались к повороту на Приречье. Он все еще не
ответил на мой вопрос. На самом деле он очень тонко его обошел.
– Так расскажи мне о вечеринках придурков, Филипп.
– Ты всерьез грозилась вырезать у Моники сердце?
– Да. Ты мне расскажешь или нет?
– И ты это, в самом деле, сделала бы? Я имею в виду –
вырезала бы сердце?
– Ответь на мой вопрос, и я отвечу на твой.
Я повернула машину на узкую мощеную дорожку Приречья. Еще
два квартала – и мы у “Запретного плода”.
– Я тебе рассказал, что это за вечеринки. Я туда уже
несколько месяцев не хожу.
Я снова посмотрела на него. Мне хотелось спросить, почему. И
я спросила:
– Почему?
– Черт возьми, ты задаешь слишком личные вопросы.
Я не имела в виду ничего личного. Я уже думала, что он не
ответит, но он заговорил:
– Мне надоело, что меня передают из рук в руки. Я не
хотел кончить, как Ребекка, или еще хуже.
Мне захотелось спросить, что бывает хуже, но я не стала.
Жестокой я не хотела быть, всего лишь назойливой.
Правда, бывают дни, когда эта разница почти не заметна.
– Если ты узнаешь, что все эти вампиры ходили на
вечеринки придурков, дай мне знать.
– И что тогда? – спросил он.
– Тогда мне придется пойти на вечеринку.
Я припарковалась перед “Запретным плодом”. Неоновая вывеска
спала – призрачная тень самой себя в ночное время. Заведение казалось закрытым.
– Тебе не захочется туда идти, Анита.
– Я пытаюсь раскрыть преступление. Филипп. Если я этого
не сделаю, погибнет моя подруга. И у меня нет иллюзий насчет того, что сделает
со мной хозяйка города, если я провалюсь. Самое лучшее, на что я могу
рассчитывать, – это быстрая смерть.
Его передернуло.
– Да, да. – Он расстегнул привязной ремень, потер
руками плечи, будто от холода. – Ты мне так и не ответила насчет Моники.
– Ты мне так и не ответил насчет вечеринок.
Он опустил глаза, глядя себе в колени.
– Сегодня ночью одна будет. Если тебе туда надо, я тебя
отведу. – Он повернулся ко мне, все еще обнимая себя за локти. – Вечеринка
каждый раз в другом месте. Когда я узнаю, где, как мне с тобой связаться?
– Позвони мне домой и оставь сообщение на
автоответчике.
Я вынула из сумочки визитку и на обороте написала свой
домашний телефон. Он сунул карточку себе в карман. Потом открыл дверцу, и жара
хлынула в кондиционированную прохладу машины дыханием дракона.
Он засунул голову в машину, одна рука на крыше, другая на
дверце.
– А теперь ответь на мой вопрос. Ты бы и в самом деле
вырезала Монике сердце, чтобы она не могла воскреснуть вампиром?
Я посмотрела в черноту его очков и ответила:
– Да.
– Напомни мне, чтобы я никогда не выводил тебя из себя.
– Он глубоко вздохнул. – Сегодня вечером тебе понадобится одежда, открывающая
шрамы. Купи что-нибудь, если у тебя нет. – Он замялся, потом спросил: – Ты
такой же надежный друг, как и враг?
Я тоже сделала глубокий вдох и плавный выдох. Что я могла
сказать:
– Тебе не надо иметь меня врагом, Филипп. Гораздо лучше
– другом.
– В этом я не сомневаюсь.
Он закрыл дверцу и пошел к двери клуба. Постучал, и почти
сразу дверь открылась. Я успела заметить, как там мелькнула бледная фигура. Но
ведь это не мог быть вампир? Дверь закрылась раньше, чем я успела рассмотреть.
Вампиры днем не выходят. Это правило. Но до прошлой ночи я знала, что вампиры
не могут летать. Может быть, я и сейчас не все знаю.
