Записка означала, что у меня двадцать четыре часа до того,
как Эдуард придет выяснять адрес дневного убежища Николаос. Чтобы ему его не
выдать, придется его убить. А это я могу оказаться не в состоянии сделать.
Я сказала Ронни, что мы с ней профессионалы, но если Эдуард
профессионал, то я любитель. И Ронни тоже.
Отчаянно тяжелый вздох. Надо было одеваться на вечеринку.
Волноваться насчет Эдуарда, просто нет времени. Сегодня у меня другие проблемы.
Автоответчик мигал, и я его включила. Сначала голос Ронни
рассказал мне то, что я уже от нее слышала насчет ЛПВ. Очевидно, сначала она
позвонила сюда, а потом в бар Дэйва. Потом: “Анита, это Филипп. Я знаю, где
будет вечеринка. Подбери меня у “Запретного плода” в шесть тридцать. Пока”.
Автоответчик мигнул, перемотал ленту и затих. У меня два
часа, чтобы одеться и подъехать к месту. Времени полно. Косметика у меня
занимает минут пятнадцать. Волосы еще меньше, потому что мне только провести по
ним щеткой. Раз – и я готова.
Косметику я накладываю редко, и потому она у меня всегда
получается слишком темной, неестественной. Зато я всегда получаю комплименты
вроде: “Почему ты не красишься чаще? Это так подчеркивает твои глаза”, или мой
любимый: “Насколько тебе лучше с косметикой”. Из всего этого следует, что без косметики
я выгляжу кандидаткой в старые девы.
Один вид косметики, который я не использую, – тон. Не могу
себе представить, как размазываю корку по всему лицу. Есть у меня бутылка
бесцветного лака для ногтей, но я его использую не на пальцы, а на колготки. Если
мне удается проносить пару и ни разу ни за что не зацепиться, я считаю этот
день очень удачным.
Я стояла перед зеркалом в спальне в полный рост. Надела
через голову топ с одной бретелькой. Спины у него не было: завязывался бантиком
вокруг поясницы. Без банта я бы обошлась, но в остальном он был вполне
приемлем. За ним последовала черная юбка, похожая на платье, без разрезов.
Коричневые пластыри на руках создавали дисгармонию с одеждой. Все хорошо. Юбка
просторная, развевается вокруг ног при движении. И у нее есть карманы.
Сквозь карманы можно дотянуться до пары набедренных ножен с
серебряными ножами. Только и дела, что сунуть руки в карманы – и я вооружена.
Нормально. Мне не удалось придумать, куда спрятать пистолет. Не знаю, сколько
раз вы видели по телевизору женщин с набедренной кобурой, но она чертовски
неудобна. Ходишь, как утка, завернутая в мокрую пеленку.
Туалет завершали чулки и атласные сапоги на высоких
каблуках. Мне принадлежали обувь и оружие, все остальное было новое.
Еще один аксессуар – симпатичная черная сумочка с тонкой
лямкой через плечо, оставляющая руки свободными. Туда я сунула свой пистолет
поменьше, “файрстар”. Знаю, знаю, пока я буду копаться в глубине сумки, плохие
парни съедят меня заживо, но так лучше, чем совсем без пистолета.
Я надела крест, и серебро отлично смотрелось на черном фоне.
К сожалению, вряд ли вампиры меня впустят с освященным крестом на шее. Ладно,
оставлю его в машине с обрезом и патронами.
Эдуард любезно оставил коробку возле кухонного стола. Из
чего я заключила, что в ней он принес обрез. Что он сказал миссис Прингл? Что
там для меня подарок?
Эдуард написал “двадцать четыре часа”, но от какого срока?
Придет он на рассвете, солнечном и теплом, выпытывать у меня информацию? Нет,
вряд ли. Эдуард не производит впечатления жаворонка. По крайней мере, до второй
половины дня я в безопасности. Наверное.
Глава 24
Я подъехала к “Запретному плоду”. Филипп стоял,
прислонившись к стене, свободно опустив руки вдоль тела. Одет он был в черные
кожаные брюки. От одной мысли о коже в такую жару к моим коленям прилило тепло.
Рубашка у него была черная сетчатая, и через нее были видны и шрамы, и загар. Я
не знаю, было тут дело в коже или этой сетке, но на ум пришло слово
“низкопробный”. Он перешел невидимую грань между ловеласом и проституткой.
Я попыталась представить себе его в двенадцать лет. Ничего
не вышло. Что бы с ним ни случилось, он был, чем был, и что есть, с тем и
приходилось работать. Я не психиатр, который может себе позволить жалеть
бедняжек. Жалость – опасное чувство, которое легко может привести к смерти.
Опаснее ее только слепая ненависть да еще, быть может, любовь.
Филипп отлепился от стены и пошел к машине. Я открыла дверь,
и он сел. Он него пахло кожей, дорогим одеколоном и чуть-чуть – потом.
Я отъехала от тротуара.
– Агрессивно оделся, Филипп.
Он повернулся ко мне с неподвижным лицом, глаза все за теми
же черными очками. Он откинулся на сиденье, откинув одно колено на дверь,
другую ногу вытянув.
– Сверни на запад, на семидесятый.
Голос прозвучал хрипло.
Бывают минуты, когда остаешься вдвоем с мужчиной, и до вас
обоих это вдруг доходит. Вместе наедине – в этом всегда есть возможности. Почти
болезненное осознание присутствия друг друга. Это может повести к смущению, к
сексу или к страху – в зависимости от мужчины и ситуации.
Ну, секса тут не будет, можете смело на это поставить. Я
глянула на Филиппа; он сидел ко мне лицом, чуть раскрыв губы. Очки он снял, и
глаза его были густо-карие и очень близко ко мне. Что тут происходит, черт
возьми?
Мы выехали на хайвей и набирали скорость. Мое внимание было
занято окружающими машинами, вождением, и я старалась изо всех сил не обращать
на него внимания. Но все время ощущала его взгляд у себя на коже. Он почти
грел.
Он стал подвигаться ближе ко мне. Вдруг мне стал отчетливо
слышен звук ползущей по обивке кожи. Теплый, живой звук. Рука его обняла меня
за плечи, грудь прислонилась ко мне.
– Что это ты задумал, Филипп?
– А что такое? – Он дышал мне в шею. – Для тебя это
недостаточно агрессивно?
Я расхохоталась – не могла удержаться. Он напрягся.
– Я не хотела тебя оскорбить, Филипп. Просто я не
представляла себе такого костюма из кожи и сетки.
Он не отодвинулся, все так же прижимаясь ко мне, и голос его
был такой же странновато-хриплый.
– А что же тогда тебе нравится?
Я посмотрела на него, но он был слишком близко. Оказалось,
что я смотрю ему в глаза с расстояния в два дюйма. Его близость подействовала,
как электрический удар. Я отвернулась к дороге.
– Отодвинься на свою сторону, Филипп.
– Что, – шепнул он мне в ухо, – тебя заводит?
Ладно, с меня хватит.
– Сколько лет тебе было, когда Валентин впервые на тебя
напал?
Он дернулся всем телом, отодвигаясь от меня.
– Будь ты проклята!
Он сказал это так, будто имел в виду в буквальном смысле.
– Предлагаю тебе сделку, Филипп. Ты не должен отвечать
на мой вопрос, а я могу не ответить на твой.
