Его пульс бился под посиневшим укусом на шее. Он облизал
губы, не соблазнительно, а нервно. Он лгал. Вопрос только в том, насколько лгал
и о чем.
Из коридора донесся голос Мэдж,
жизнерадостно-соблазнительный. Что за чудо-хозяйка! Она ввела в комнату еще
двоих. Одна была женщина с короткими темно-каштановыми волосами и чересчур
густо намазанными глазами. Вторым был Эдуард, улыбающийся своей самой очаровательной
улыбкой, обнимающий Мэдж за обнаженную талию. Он шептал ей на ушко, а она
смеялась глубоким горловым смехом.
Я на секунду застыла. Это было так неожиданно, что я
застыла. Вытащи он пистолет, он мог бы пристрелить меня, пока я так бы и сидела
с отвисшей челюстью. Какого черта ему здесь надо?
Мэдж отвела его и женщину к бару. Он оглянулся на меня через
плечо и улыбнулся мне тонкой улыбкой, а его голубые глаза были пусты, как у
куклы.
Я знала, что мои двадцать четыре часа еще не истекли. Знала.
Эдуард решил прийти в поисках Николаос. Он следовал за нами? Услышал сообщение
Филиппа у меня на автоответчике?
– Что случилось? – спросил Филипп.
– Что случилось? – переспросила я. – Ты получаешь от
кого-то приказы, наверное, от вампира…
– И закончила я это предложение уже мысленно: “А Смерть
вальсирует у дверей, изображая из себя придурка и разыскивая Николаос”. Эдуард
мог искать определенного вампира только по одной причине. Он собирался убить
ее, если получится.
Может быть, этот убийца, наконец, встретил достойного
противника. Мне хотелось быть поблизости, когда Эдуард, наконец, потерпит
поражение. Хотелось видеть, что это за дичь, которую Смерти не проглотить. Дичь
эту я видела, близко и лицом к лицу. Если Николаос встретится с Эдуардом и хотя
бы заподозрит, что я приложила к этому руку… Черт, черт, черт!
Мне следовало выдать Эдуарда. Он мне угрожает, и угрозу эту
выполнит. Он будет меня пытать, чтобы добыть информацию. Разве я что-нибудь ему
должна? Но я не могла этого сделать и не сделала бы. Человек не может выдать
другого человека чудовищам. Ни по какой причине.
Моника нарушила это правило, и за это я ее презирала. Я
считаю, что для Эдуарда я была ближе всего к тому, что можно назвать другом.
Мне он нравился независимо от того, кем он был. Несмотря даже на то, что я
знала, что он-то меня убил бы, будь он на моем месте? Да, даже так. Если
посмотреть беспристрастно, в этом мало было смысла. Но моральные качества
Эдуарда меня не волновали. Единственный человек, на которого мне приходится
смотреть в зеркале, – это я. И моральные дилеммы я тоже могу разрешать только
свои.
Я смотрела, как Эдуард охмуряет Мэдж. Актер из него куда
лучше, чем из меня. И врать он тоже умеет не в пример лучше.
Я не выдам, и Эдуард знал, что я не выдам. По-своему он тоже
меня хорошо знал. Он поставил свою жизнь на мои моральные принципы, и это меня
злило. Терпеть не могу, когда мной манипулируют. Моя добродетель была карой для
себя самой.
Но, быть может, я еще не знаю, что смогу использовать
Эдуарда точно так же, как он меня. Может быть, я смогу использовать его
бессовестность, как он – мою совестливость.
Всегда есть вероятность.
Глава 26
Темно-рыжая женщина, пришедшая с Эдуардом, хлопнулась
Филиппу на колени, захихикала, обхватила его за шею, слегка дрыгая ножками.
Руки ее вниз не полезли, и она не стала его раздевать. Эдуард появился вслед за
ней, как светловолосая тень. У него в руке был бокал, а на лице – безобидная
улыбка.
Если бы я его не знала, никогда бы я не могла сказать, что
вот он, вот он, опасный человек. Хамелеон Эдуард. Он уселся на подлокотник
дивана позади женщины и почесал ей плечо.
– Анита, это Дарлин, – сказал Филипп.
Я кивнула. Она хихикнула и дрыгнула ножкой.
– А это Тедди. Правда, лапочка?
Тедди? Лапочка? Я заставила себя улыбнуться, а Эдуард
поцеловал ее в щечку. Она прильнула к его груди, продолжая одновременно ерзать
у Филиппа на коленях. Отличная координация движений.
– Дай-ка мне попробовать, – попросила Дарлин,
прихватывая нижнюю губу верхними зубами и медленно вытаскивая.
У Филиппа перехватило дыхание, и он прошептал:
– Да.
Я подумала, что мне это не понравится.
Дарлин обхватила ручками его руку выше локтя и поднесла к
губам. Она начала с осторожного поцелуя шрамов, потом пропихнула свои ноги меж
его колен, вставая на колени у его ног, при этом, не выпуская его руки. Широкая
юбка развевалась у нее вокруг талии, накрывая его ноги. На ней были красные
кружевные трусы и подвязки под цвет. И сочетание цветов хорошее.
У Филиппа стало пустое лицо. Он глядел на нее, а она тащила
его руку к своему рту. Тонкий розовый язычок лизал шрамы, мокрый, быстрый, и
тут же прятался. Она подняла на Филиппа темные наполненные глаза. Наверное, ей
понравилось то, что она увидела, потому что начала теперь лизать его шрамы
настойчивей, как кот лакает сливки. И глаза ее не отрывались от его лица.
Филипп затрясся, спину его свело судорогой. Он закрыл глаза
и откинулся головой на спинку дивана. Руки ее легли к нему на живот, она
ухватилась за сетку и потянула. Сетка выскользнула из брюк, и руки ее стали
гладить обнаженную грудь.
Он дернулся, широко раскрыв глаза, и поймал ее руки. Потряс
головой.
– Нет, нет.
Его голос был хрипл и слишком глубок.
– Ты хочешь, чтобы я перестала? – спросила Дарлин.
Глаза ее были прикрыты в щелочки, она глубоко дышала, полные губы были полны
ожидания.
Он пытался сказать что-нибудь осмысленное.
– Если мы это будем делать… Анита останется одна. Так
нечестно. Ее первая вечеринка.
Дарлин поглядела на меня – быть может, в первый раз.
– Это с такими-то шрамами?
– Шрамы от настоящего нападения. Я ее уговорил сюда
прийти. – Он вытащил ее руки у себя из-под рубашки. – Не могу ее бросить. –
Глаза его снова стали обретать фокус. – Она не знает правил.
– Прошу тебя, Филипп, – сказала Дарлин. – Я так по тебе
скучала.
– Ты же знаешь, что они с ней сделают.
– Тедди с ней побудет для охраны. Он правила знает.
– Вы уже бывали на вечеринках? – спросила я.
– Да, – ответил Эдуард. И выдержал мой взгляд, пока я
пыталась представить себе его на других вечеринках. Вот, значит, где он получал
свою информацию о мире вампиров. От придурков.
– Нет, – сказал Филипп. Он встал, поднимая Дарлин на
ноги, все еще держа ее за предплечья. – Нет.
И голос его звучал уже достаточно уверенно. Он отпустил ее и
протянул мне руку. Я ее взяла. А что было делать?
