Рука его была горячей и влажной от пота. Он широким шагом
вышел из комнаты, и мне на каблуках пришлось бежать, чтобы не отстать от
собственной руки.
Он провел меня по коридору к ванной, и мы вошли. Он запер
дверь и прислонился к ней. На лице у него выступил пот, глаза были закрыты.
Я огляделась, на чем тут можно сесть, и выбрала край ванны.
Это было не очень удобно, но казалось меньшим из двух зол. Филипп жадно глотал
ртом воздух и, наконец, повернулся к умывальнику. Он пустил воду громкой
плещущей струей, сунул в нее руки и снова закрыл ими лицо, и из-под них капала
вода. На волосах и ресницах у него повисли капельки. Он помигал своему
отражению в зеркале над умывальником. Вид у него был встрепанный, глаза
вытаращены.
Вода капала ему на шею и на грудь. Я встала и протянула ему
полотенце с вешалки. Он не реагировал. Я промокнула ему грудь мягкими
ароматными складками полотенца.
Наконец, он взял его у меня и вытерся. Волосы вокруг лица у
него намокли и потемнели. Высушить их было нечем.
– Я смог, – сказал он.
– Да, ты смог, – подтвердила я.
– Я чуть не поддался.
– Но ведь не поддался, Филипп. Чуть не считается.
Он резко кивнул, почти затряс головой.
– Наверное, так.
Он все еще не мог перевести дыхание.
– Давай вернемся в комнату.
Он кивнул. Но остался стоять, где стоял, слишком глубоко
дыша, будто ему не хватало кислорода.
– Филипп, ты как?
Дурацкий вопрос, но ничего другого не пришло мне на ум.
Он только кивнул. Разговорчивый.
– Хочешь уйти? – спросила я.
Тогда он, наконец, посмотрел на меня.
– Ты это предлагаешь уже второй раз. Почему?
– Что почему?
– Почему ты хочешь меня освободить от моего обещания?
Я пожала плечами и охватила себя руками.
– Потому что… потому что тебе это вроде как больно.
Потому что ты – наркоман, пытающийся избавиться от привычки, то есть вроде
этого, и я не хочу тебе в этом мешать.
– Это очень… очень порядочно с твоей стороны.
Он так сказал “порядочно”, как будто это слово было у него
не употребительно.
– Ты хочешь уйти?
– Да, но нам нельзя.
– Ты это уже говорил. Почему нельзя?
– Не могу я, Анита, не могу.
– Можешь. От кого ты получаешь приказы, Филипп? Скажи.
Что происходит?
Я почти касалась его, выбрызгивая каждое слово ему в грудь,
глядя вверх в его лицо. Это всегда нелегко – быть жестокой, глядя человеку в
глаза. Но мне приходилось тренироваться всю жизнь, а упражнение ведет к
совершенству.
Его рука обняла меня за плечи, я отодвинулась, и его руки
сомкнулись у меня на спине.
– Филипп, прекрати.
Я уперлась ладонями ему в грудь. Рубашка на нем была мокрая
и холодная. Я сглотнула слюну и сказала:
– У тебя рубашка мокрая.
Он так резко меня отпустил, что я пошатнулась назад. Он
одним плавным движением стянул рубашку через голову. Ну, у него была большая
практика по раздеванию. Какая у него была бы красивая грудь, если бы не эти
шрамы.
Он шагнул ко мне.
– Стой, где стоишь, – сказала я. – Что это за внезапные
перемены настроения?
– Ты мне нравишься, – сказал он. – Разве этого мало?
Я покачала головой:
– Мало.
Он выпустил рубашку из рук на пол, и я смотрела ей вслед,
как будто это было важно. Два шага – и он уже был рядом со мной. Тесные строят
ванные. Я сделала единственную вещь, которая пришла мне в голову, – шагнула в
ванну. На каблуках такое движение трудно сделать с достоинством, но зато я не
была прижата к груди Филиппа. Любое улучшение ситуации приветствуется.
– За нами кто-то наблюдает, – сказал он.
Я медленно повернулась, как в плохом фильме ужасов. На той
стороне занавесок горел тусклый свет, и из темноты выступало чье-то лицо.
Харви, кожаный. Окно было слишком высоко, чтобы он мог стоять на земле.
Подставил ящик? А может быть, возле окон были сделаны помосты, чтобы не
пропустить спектакль.
Я позволила Филиппу помочь мне вылезти из ванны и шепнула:
– Он нас слышит?
Филипп покачал головой. Его руки снова медленно скользнули
мне за спину.
– Считается, что мы любовники. Ты хочешь, чтобы Харви
перестал в это верить?
– Это шантаж.
Он ослепительно улыбнулся жутко сексуальной улыбкой. Я
невольно напряглась. Он наклонился, и я его не останавливала. Поцелуй был именно
такой, каким обещался быть – полные мягкие губы, прижимающиеся к моей коже,
горячее давление. Его руки сомкнулись на моей голой спине, пальцы разминали мои
мышцы, пока они не расслабились.
Он поцеловал меня в мочку уха, согревая кожу теплым
дыханием. Его язык затанцевал вдоль моей челюсти, рот нашел пульс на горле,
язык уперся в него, будто он вплавлялся в мою кожу. Чуть царапнули зубы. Они
сжались туго, больно.
Я его отпихнула назад, прочь.
– Гад! Ты меня тяпнул.
Его глаза смотрели мутно, затуманенно. С нижней губы упала
алая капля.
Я коснулась шеи и отняла руку в крови.
– Будь ты проклят!
Он слизнул с губ мою кровь.
– Кажется, Харви поверил представлению. Теперь ты
отмечена. У тебя есть доказательство того, кто ты такая и зачем сюда пришла. –
Он вздохнул глубоко и прерывисто. – Мне сегодня больше не придется тебя
трогать. И я прослежу, чтобы никто другой этого тоже не делал. Клянусь.
В шее пульсировала боль. Укус, укус придурка!
– Ты знаешь, сколько у человека во рту микробов?
Он улыбнулся; у него в глазах еще было немного мути.
– Нет.
Я оттолкнула его с дороги и плеснула на рану водой. Да, это
зубы человека. Не настоящий укус-метка, но очень похоже.
– Будь ты проклят.
– Надо идти, чтобы ты могла искать информацию. – Он
подобрал с пола рубашку и держал ее в опущенной руке. Голая загорелая грудь,
кожаные штаны, полные губы, будто он кого-то высасывал. Меня.
– У тебя вид, как у дорогого жиголо, – сказала я.
Он пожал плечами:
– Ты готова?
Я все еще трогала рану. Старалась рассердиться и не могла. Я
боялась. Я боялась Филиппа и того, что он собой представлял и что не
представлял. Я этого не ожидала. Прав ли он? Буду ли я в безопасности всю
остальную ночь? Или он просто хотел узнать, какова я на вкус?
