– Вставай, Захария, – сказала я. – Пора за работу.
– Я никогда раньше не работал с фокусом, – сказал он. –
Тебе придется сказать мне, что делать.
– Без проблем, – ответила я.
Глава 28
Коза лежала на боку. Поблескивала под луной обнаженная
белизна позвоночника, кровь все еще сочилась на землю из зияющей раны. Глаза
закатились под лоб, язык вывалился из пасти.
Чем старше зомби, тем большая нужна смерть. Я это знала и
потому избегала работы со старыми зомби, когда это удавалось. После ста лет
труп в основном превращается в прах. Если повезет, останутся несколько костных
фрагментов. Они восстанавливаются, чтобы встать из могилы. Если у вас силы
хватит.
Проблема в том, что редкий аниматор может поднять давнего
мертвеца, со стажем сто лет или больше. Я могу. Я просто не хочу. Мы с Бертом
вели долгие споры о моих предпочтениях. Чем старше зомби, тем больше плата. Эта
работа стоила не меньше двадцати тысяч долларов. Сомневаюсь, что этой ночью мне
заплатили бы, если не считать достаточной платой возможность дожить до утра.
Да, будем считать, что это так. Увидеть еще один рассвет.
Захария подошел и встал возле меня. Остатки своей рубашки он
с себя сорвал и стоял тощий и бледный. Лицо его было сплошными тенями на белой
плоти, высокие скулы выдавались как над пещерами.
– Что теперь? – спросил он.
Труп козы лежал в кровавом круге, который Захария успел
прочертить. Хорошо.
– Внеси в круг все, что нам нужно.
Он внес длинный охотничий нож и кувшин с пинтой
слабосветящегося притирания. Я вообще предпочитаю мачете, но нож был большой, с
зазубренным лезвием и блестящим острием. Чистый и острый. Он содержит
инструменты в порядке. Очко в его пользу.
– Мы не можем второй раз убить козу, – сказал он. – Чем
же мы воспользуемся?
– Собой, – ответила я.
– О чем ты говоришь?
– Нанесем себе порезы. Свежая живая кровь – столько,
сколько захотим отдать.
– Ты же не сможешь продолжать от потери крови.
Я покачала головой.
– Ты же уже сделал кровавый круг, Захария. Нам надо
обойти его, а не перерисовывать.
– Не понимаю.
– Нет времени объяснять тебе всю эту метафизику. Каждая
рана – это маленькая смерть. Мы дадим этому кругу меньшую смерть и потом его
реактивируем.
Он покачал головой:
– Все равно не доходит.
Я набрала побольше воздуху и вдруг поняла, что ничего
объяснить не могу. Это все равно, что объяснять механику дыхания. Можешь все
разложить по этапам, но ощущения чувства дыхания не передашь.
– Я тебе покажу в деле.
Если он не ощутит эту часть ритуала, не поймет без слов,
остальное все равно не выйдет.
Я вытянула руку за ножом. Он заколебался, потом протянул его
мне – бей первая. Я задержала дыхание, приставила лезвие к левой руке пониже
крестообразного шрама. Резкое быстрое движение – и выступила, капая, темная
кровь. Сразу остро заболел порез. Я выдохнула и протянула нож Захарии.
Он смотрел то на нож, то на меня.
– Давай. На правой руке, чтобы мы были как в зеркале.
Он кивнул и резанул руку ниже локтя. Зашипел сквозь зубы,
почти что ахнул.
– На колени вместе со мной.
Я встала на колени, и он повторил мое движение, как в
зеркале – как я и просила. Мужчина, который умеет делать, что ему говорят.
Неплохо.
Я согнула левую руку в локте и приподняла, чтобы концы
пальцев были на уровне головы, локоть на уровне плеча. Он сделал то же.
– Соединяем ладони и прикладываем порезы друг к другу.
Он замялся, оставшись неподвижным.
– В чем дело?
Он мотнул головой – туда-сюда, и его рука обернулась вокруг
моей. У него она была длиннее, но он смог ее приложить.
Кожа его была неприятно холодной. Я глянула ему в лицо, но
ничего не прочла. Понятия не имею, о чем он думал. Сделав глубокий, очищающий
вдох, я начала:
– Мы даем нашу кровь земле. Жизнь за смерть, смерть за
жизнь. Да восстанут мертвые пить нашу кровь. Да напитаются они, если будут
повиноваться.
Его глаза расширились: он понял. Одной горой на плечах
меньше. Я встала, потянула его за собой и повела вдоль кровавого круга. Я
ощущала это, как ток вдоль позвоночника. Я посмотрела прямо ему в глаза. Они в
свете луны были почти серебряные. Мы обошли круг и оказались там, где начали с
жертвоприношения.
Сели на окровавленную траву. Я погрузила правую руку в
кровоточащую еще рану козы. Чтобы коснуться лица Захарии, мне пришлось встать
на колени. Я намазала ему кровью лоб, щеки. Гладкая кожа, зачаток пробивающейся
щетины. Я оставила темный отпечаток руки у него на сердце.
Кольцом тьмы выступала на его руке плетеная лента. Я
размазала кровь по бусинам, и мои пальцы нашли мягкую щетку перьев, вплетенную
в ленту. Гри-гри требовал крови, я это ощущала, но не козьей крови. Ладно, не
до этого. С личной магией Захарии разберемся позже.
Он размазал кровь по моему лицу. Только кончиками пальцев,
будто боялся до меня дотронуться. Его рука дрожала, когда он вел ею по моей
щеке. Прохладной сыростью ощутила я кровь у себя на груди. Кровь сердца.
Захария открыл склянку с самодельным притиранием. Оно было
бледное с блестками зеленоватых хлопьев. Эти светящиеся хлопья были могильной
землей.
Я втерла жидкость поверх кровавых мазков. Кожа ее впитала.
Он мазнул ею по моему лицу. Она была восковая, густая.
Слышен был сосновый аромат розмарина для памяти, корицы и гвоздики для
сохранности, шалфея для мудрости и какой-то еще острой травы, может быть,
тимьяна, чтобы связать все вместе. Корицы было многовато. Ночь запахла яблочным
пирогом.
Мы пошли смазывать притиранием и кровью могильный камень. От
имени остались только стертые углубления в мраморе. Я пробежала по ним пальцами.
Эстелла Хьюитт. Родилась в тысяча восемьсот каком-то году, умерла в тысяча
восемьсот шестьдесят шестом. Под датой и именем еще что-то когда-то было, но
теперь это уже нельзя было прочесть. Кем она была? Мне никогда не приходилось
поднимать зомби, о котором я ничего не знаю. Это не слишком разумно, но вся эта
затея тоже не слишком разумна.
Захария встал в изножье могилы. Я встала у надгробия. Как
будто невидимый шнур натянулся между мной и Захарией. Ни о чем не спрашивая
друг друга, мы стали в унисон петь заклинание:
– Услышь нас, Эстелла Хьюитт. Мы вызываем тебя из
могилы. Кровью, магией и сталью мы призываем тебя. Его глаза встретились с
моими, и я ощутила натяжение вдоль связавшей нас невидимой нити. Он был силен.
Почему он не мог сделать этого один?
