– Назови меня госпожой, и ты получишь то, чего просишь.
Я проглотила слюну, и это был громкий звук в наступившей
тишине.
– Прошу тебя… госпожа.
Смотри ты, я все-таки этим словом не подавилась.
– Отлично, аниматор, просто отлично.
Ей не пришлось ничего говорить. Обри и Валентин поднялись по
лестнице, и вышли в дверь. И не стали даже спорить. Это уже само по себе
пугало.
– Я оставлю Бурхарда на лестнице. У него слух
человеческий. Если будете говорить шепотом, он не услышит вас.
– Бурхарда? – переспросила я.
– Да, аниматор, Бурхарда. Моего слугу-человека.
Она смотрела на меня так, будто это имело значение.
Выражение моего лица ей, кажется, не понравилось. Она нахмурилась. Потом резко
повернулась в вихре белых юбок. Винтер вышел за ней, как послушный стероидный
щенок.
Бурхард, человек без имени, занял пост у закрытой двери. Он
смотрел не на нас, а прямо перед собой. Уединение – по крайней мере, лучшее,
которое могло бы быть.
Я подошла к Филиппу, который все еще на меня не смотрел.
Густые каштановые волосы его были между нами как занавес.
– Что случилось, Филипп?
Голос его был сорванным шепотом – так бывает от долгого
крика. Мне пришлось встать на цыпочки и чуть ли не прижаться к нему, чтобы
слышать.
– “Запретный плод”. Там они меня взяли.
– А Роберт не пытался их остановить?
Почему-то мне казалось это важным. Роберта я видела только
раз, но почему-то возмутилась, что он не защитил Филиппа. Он оставался
ответственным, когда отсутствовал Жан-Клод. И одним из предметов его
ответственности был Филипп.
– У него сил не хватило.
Я потеряла равновесие, и мне пришлось упереться ладонями в
его израненную грудь. И тут же отдернулась, отставив окровавленные руки.
Филипп закрыл глаза и привалился к стене. Кадык у него ходил
вверх-вниз. На шее было два свежих укуса. От этих укусов он умрет от потери
крови – если успеет.
Он опустил голову и попытался взглянуть на меня, но волосы
упали ему уже на оба глаза. Я вытерла кровь о штаны и опять встала рядом с ним
почти на цыпочки. Я отвела волосы с его глаз, но они снова упали. Меня это
начинало доставать. Я причесала ему волосы пальцами так, чтобы они не падали на
лицо. Волосы были мягче, чем казались на взгляд, густые и теплые от жара его
тела.
Он почти улыбнулся. И треснувшим голосом шепнул:
– Еще недавно я за такие вещи деньги брал.
Я уставилась на него, потом до меня дошло, что он пытался
пошутить. О Боже. У меня горло перехватило.
– Пора идти, – сказал Бурхард.
Я посмотрела в глаза Филиппа, чисто карие, в зрачках
которых, как в черных зеркалах, танцевал свет факелов.
– Я тебя здесь не брошу, Филипп.
Он метнул взгляд на человека на лестнице и снова посмотрел
на меня. От страха его лицо стало молодым и беспомощным.
– Увидимся позже, – сказал он.
Я отступила от него.
– Можешь не сомневаться.
– Неразумно заставлять ее ждать, – сказал Бурхард.
Вероятно, он был прав. Еще пару секунд мы с Филиппом
смотрели друг на друга. Пульс на его горле бился, будто хотел выскочить наружу.
У меня саднило в горле, стискивало грудь. Трепыхалось перед глазами пламя
факела. Я отвернулась и пошла к ступеням. Мы, крутые как сталь вампироборцы, не
плачем. По крайней мере, на публике. По крайней мере, тогда, когда можем себя сдержать.
Бурхард открыл передо мной дверь. Я оглянулась и помахала
Филиппу, как идиотка. Он смотрел мне вслед, глаза его вдруг стали слишком
большими для его лица, как у ребенка, которого родители оставляют в темной
комнате, куда тут же хлынут чудовища.
Глава 38
Николаос сидела в резном деревянном кресле, болтая в воздухе
крошечными ножками. Очаровательно.
Обри прислонился к стене, обводя языком губы и снимая с них
последние капельки крови. Рядом с ним неподвижно стоял Валентин, устремив на
меня глаза.
Рядом со мной встал Винтер. Тюремщик.
Бурхард встал рядом с Николаос, положив руку на спинку ее
кресла.
– Что я слышу, аниматор? Ты перестала острить? –
спросила Николаос. Голос ее по-прежнему звучал во взрослом варианте. Будто у
нее было два голоса и она меняла их нажатием кнопки.
Я покачала головой. Ничего смешного я не видела.
– Неужели мы сокрушили твой дух? Лишили воли к борьбе?
Я уставилась на нее, и злость захлестнула меня жаркой
волной.
– Чего ты хочешь, Николаос?
– Ну, так куда лучше. – Ее голос поднимался к концу
каждого слова, как девчоночье хихиканье. Наверное, я никогда больше не буду
любить детей.
– Жан-Клод в своем гробу должен был ослабеть.
Изголодаться, а вместо этого он силен и сыт. Как это может быть?
Я понятия не имела и потому промолчала. Может быть, вопрос
риторический?
Оказывается, нет.
– Отвечай, А-ни-та!
Она протянула мое имя, откусывая каждый слог.
– Не знаю.
– Еще как знаешь.
Я не знала, но она не собиралась мне верить.
– Зачем ты мучаешь Филиппа?
– Ему после прошлой ночи необходимо преподать урок.
– За то, что он посмел тебе возразить?
– За то, что он посмел мне возразить. – Она
соскользнула с кресла и прошелестела частыми шажками ко мне, слегка
повернулась, и белое платье взметнулось вокруг нее колоколом. Она улыбнулась
мне в лицо. – И, может быть, потому, что я на тебя сержусь. Я пытаю твоего
любовника, и быть может, не буду пытать тебя. А еще – эта демонстрация может
дать тебе свежий стимул искать убийцу вампиров.
Милое личико было обращено ко мне, светлые глаза искрились
весельем. Чертовски хорошо она знала свое дело.
Я проглотила слюну и задала вопрос, который должна была
задать:
– За что ты на меня сердишься?
Она склонила голову набок. Не будь она забрызгана кровью,
она была бы очень симпатичной.
– Может ли быть, что она не знает? – Она повернулась к
Бурхарду. – Как ты думаешь, мой друг? Может она не знать?
Он расправил плечи и произнес:
– Я думаю, что это возможно.
– Ах, какой озорник этот Жан-Клод! Поставить вторую
метку ни о чем не подозревающей смертной!
Я стояла неподвижно. Я вспомнила синие огненные глаза на
лестнице, голос Жан-Клода у меня в голове. Да, я подозревала это, но еще не
знала, что это значит.
