Кэтрин стояла на сцене. Она была неподвижна, глаза
расширены. На лице ее было то открытое ранимое выражение, которое бывает у
спящего, как на лице ребенка. Длинные медные волосы блестели в свете ламп.
Глубокий транс я могу узнать с первого взгляда. – Кэтрин! – выдохнула я ее имя и
бросилась к ней. Моника сидела за нашим столом и смотрела на меня. И на лице ее
была ужасная понимающая улыбка.
Я была уже рядом со сценой, когда за спиной Кэтрин появился
вампир. Он не вышел из-за занавеса, он просто, черт бы его драл, появился.
Впервые я поняла, как люди должны это воспринимать. Как волшебство.
Вампир смотрел на меня. Волосы у него были – золотой шелк,
кожа – слоновая кость, глаза – бездонные озера. Я закрыла глаза и затрясла
головой.
Этого не может быть. Таких красивых не бывает.
Голос его после лица показался совершенно ординарным, но это
была команда.
– Позовите ее.
Я открыла глаза и увидела, что весь зал смотрит на меня.
Посмотрев на пустое лицо Кэтрин, я уже знала, что будет, но попыталась, как
невежественный клиент.
– Кэтрин, Кэтрин, ты меня слышишь?
Она не шевельнулась, лишь едва заметно было ее дыхание. Она
была жива, но надолго ли? Вампир погрузил ее в глубокий транс. Это значило, что
он в любой момент может ее позвать, и она придет. С этого момента ее жизнь
принадлежит ему. Как только она ему понадобится. – Кэтрин, прошу тебя!
Я ничего не могла сделать – вред уже был причинен.
Проклятие! Нельзя было мне ее здесь оставлять, нельзя!
Вампир коснулся ее плеча. Она заморгала, осмотрелась в
удивлении и испуге. Нервно засмеялась:
– Что случилось?
Вампир поднял ее руку к своим губам.
– Вы под моей властью, моя прекрасная дама.
Она снова рассмеялась, не зная, что он говорит чистую
правду. Он отвел ее к краю сцены, и два официанта помогли ей сесть в кресло.
– У меня голова кружится, – пожаловалась она.
– Ты была великолепна! – потрепала ее по руке Моника.
– А что я делала?
– Я тебе потом расскажу. Представление еще не
кончилось.
Я уже знала, что я в опасности. Вампир на сцене смотрел на
меня. Я кожей ощущала вес этого взгляда. Его сила, воля, личность, что бы оно
ни было, ломилось в меня. Мурашки ползли по коже рук.
– Я – Обри, – сказал вампир. – Скажите мне свое имя.
У меня сразу пересохло во рту, но имя – это неважно. Он его
мог и так знать.
– Анита.
– Анита! Как мило!
У меня подогнулись колени, уронив меня в кресло. Моника
смотрела на меня огромными и жадными от предвосхищения глазами.
– Идите сюда, Анита, поднимитесь ко мне на сцену.
Голос у него не был так хорош, как у Жан-Клода. Просто не
был – и все тут. В нем не было той текстуры, но разум за ним был таким, какого
мне не приходилось ощущать. Он был древним, ужасно древним. И от силы этого
разума у меня ныли кости.
– Идите!
Я только трясла головой – и больше ничего не могла. Ни слов,
ни настоящих мыслей, но я знала, что не могу подняться из кресла. Если я
поднимусь к нему, то подпаду под его власть, как только что Кэтрин. Блузка у
меня на спине пропиталась потом.
– Идите же, ну!
Я стояла и не могла вспомнить, как встала. Господи, помоги
мне!
– Нет! – Я впилась ногтями в ладонь. Разорвала себе
кожу и радовалась боли. Я снова могла дышать.
Его разум отхлынул, как отходит назад волна прибоя. У меня в
голове осталась легкость и пустота. Я прислонилась к столу, и около меня
оказался официант-вампир.
– Не сопротивляйтесь! Если будете сопротивляться, он
разгневается!
Я его оттолкнула:
– Если я не буду сопротивляться, он мною завладеет!
Официант выглядел почти человеком – один из новоумерших. На
лице его было выражение, и этим выражением был страх.
Я обратилась к тому, кто стоял на сцене:
– Я выйду на сцену, если не будете меня заставлять.
Моника ахнула. Я не отреагировала. Все это неважно – только
выдержать первые несколько мгновений.
– Тогда идите, как хотите, – сказал вампир.
Я отступила от стола и обнаружила, что могу стоять без
опоры. Очко в мою пользу. И даже могу говорить. Два очка. Я смотрела на твердый
полированный пол. Думай только о том, как переставлять ноги, и все будет
хорошо. В поле зрения вплыла первая ступенька к сцене. Я подняла глаза.
Обри стоял в центре сцены. Он не пытался меня звать и стоял
совершенно неподвижно. Как будто его вообще не было – ужасающее ничто. И его
неподвижность ощущалась у меня в голове пульсом. Я подумала, что он мог бы
стоять вот так на виду, и я бы его не видела, если бы он сам не захотел.
– Иди сюда, – прозвучал голос у меня в голове.
– Иди ко мне.
Я попыталась отступить – и не смогла. Пульс колотился в
горле. Не давал дышать. Я задыхалась! Я стояла, и сила его разума вихрилась
вокруг меня.
– Не сопротивляйся! – крикнул его голос у меня в
голове.
Кто-то беззвучно кричал, и этот кто-то была я. Если я
сдамся, это будет так просто. Как утонуть, когда устал бороться. Тихая смерть.
Нет, нет!
– Нет.
Мой голос прозвучал странно для меня самой.
– Как? – спросил он. И не скрыл удивления.
– Нет, – повторила я и посмотрела на него. Я
встретилась с ним глазами, за которыми был вес всех этих столетий. То, что
делало меня аниматором, давало мне возможность поднимать мертвых, было сейчас
со мной. Я встретила его взгляд и не шелохнулась.
Тонкая, медленная улыбка раздвинула его губы.
– Тогда я к тебе приду.
– Прошу вас, не надо!
Я не могла отступить. Его разум держал меня, как бархатная
сталь. Единственное, что я могла – не идти вперед. Не побежать ему навстречу.
Он остановился, когда наши тела почти соприкоснулись. Глаза
его были сплошь карие, бездонные, бесконечные. Я отвернулась от его лица.
– От тебя пахнет страхом, Анита. – Его холодная рука
прошла по краю моей щеки. Я затряслась и не могла остановиться. Его пальцы
мягко скользили по волнам моих волос.
– Как можешь ты держаться против меня так стойко?
Его дыхание у меня на лице было теплым, как шелк. Оно
скользило по моей шее, теплое, близкое. Он сделал глубокий прерывистый вдох.
Голод его пульсировал на моей коже. Его жажда сводила меня судорогой. Он
зашипел на зрителей, и они пискнули от ужаса. Он сейчас это сделает.
