Тоненький звонок тревоги, услышанный Граевым у дверей морга, звучал в мозгу колокольным набатом — поведение Марина было необычным. Неправильным…
— При Елизавете здесь была колония немцев, от двора их оттерли после окончания немецкого засилья при Анне Иоанновне… — задумчиво сказал доктор, когда первые куски булки полетели в воду. — Они и разбили этот парк, и пруд выкопали, так до сих пор и называется — Колонистским…
Тут уж Граев не выдержал и сказал как можно мягче и спокойнее:
— Послушай, Василий Петрович… Я тебя не первый год знаю, я же вижу, что ты раскопал что-то потрясающее… Давай уж, поделись, пожалуйста…
Доктор круто повернулся к Граеву и чуть ли не прокричал:
— Нет уж, это ты поделись! Поделись, где ты выкопал это?!
Последовал резкий жест за спину, в сторону морга. Испуганные голуби разом взлетели, утки кургузо побежали по воде в разные стороны, истерично хлопая крыльями.
— Что — это? Он был гермафродитом? Транссексуалом? Бесполым инопланетянином и проболтался последний год на своей тарелке?
Чувство юмора порой бывало у Граева тяжеловесно. Доктор, вспышка которого угасла так же внезапно, посмотрел на него со странным интересом.
— Так ты догадался… что он не совсем человек… — Фраза Марина звучала не то вопросительно, не то утвердительно.
Граев глянул на него с тем сочувствием, с каким смотрят на близкого человека, случайно подцепившего дурную болезнь. Ему встречались люди, подвинутые на НЛО и пришельцах, — и от них Граев старался держаться подальше. Доктор перехватил этот взгляд, помолчал, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, заговорил спокойным тоном:
— Хорошо, давай начнем сначала. Сначала поведай, откуда этот… хм… экземпляр взялся. Затем прочитаешь заключение о смерти, а я расскажу о том, что туда не вошло…
Граев изложил историю Колыванова по возможности коротко, опуская неподтвердившиеся догадки и бесплодные поиски. В сжатом виде она заняла около десяти минут. Марин не перебивал вопросами…
Пропустив стандартную преамбулу, Граев бегло просматривал машинописные листочки. Огнестрельное ранение… охотничье ружье предположительно 12-го или 16-го калибра… ну, это и так было понятно… а вот насчет гвоздей Мельничук ошибся… стреляли рубленым припоем… надо же, даже марку определили — ПСрЦ-37, лихо… повреждения, несовместимые с жизнью… понятное дело, какая уж тут жизнь с горстью припоя в сердце… хм… а вот это интересно — смерть наступила через полтора-два часа после выстрела… на редкость, однако, живучий был парень… ну, дальше всякая биохимия и специальные термины… да это и ни к чему, главное и так понятно…
— Не заметил ничего необычного? — поинтересовался доктор, когда Граев протянул обратно заключение.
— Умирал странно. Долго слишком…
— Да нет, тут дело не в том, когда умер, а от чего умер… Но первая странность в другом. Ты обратил внимание, чем стреляли?
— Обрубками припоя. Бывали такие случаи. По большой беде их и для охоты используют, если нет дроби. Заряд тяжелый, летит хорошо и мягкий, ствол не царапает.
— Э-э-э… тут другой припой был… Вот взгляни…
Доктор извлек из кармана пиджака и протянул Граеву маленький прозрачный пакетик, в котором лежали два небольших, сантиметра по полтора каждый, почерневших обрубка проволоки — тоненькой, жесткой, не похожей на обычный оловянный припой. Заряжать такой ерундой ружье было глупо — разлетятся во все стороны и метрах в восьми или десяти лишь царапнут по цели; обрубки гвоздей и то, пожалуй, пригоднее…
— И что же это за припой?
— Стоматологический, для пайки протезов. В нем больше трети чистого серебра.
— Интересно, — без особого интереса сказал Граев, не сильно заинтригованный еще одной странностью в деле, и без того перегруженном непонятным. — Его трудно достать?
— Проще простого. Есть масса частных магазинов для стоматологов, в любом продадут и документа не спросят.
— Тогда это не след.
— Дело не в этом, Граев. Парень умер не от раны в сердце! Понимаешь? Он прожил с ней два часа и вполне мог выжить.
Тут Граева наконец проняло. Он медленно, с расстановкой, спросил:
— Так от чего он умер?
— Задохнулся. Точнее, отравился…
— ???
— Гемоглобин. Ты слышал, что в молекуле гемоглобина переносчиком кислорода является атом железа? Так вот, у него началась активнейшая реакция замещения иона железа ионом серебра… Небывало быстрая реакция… У людей такое бывает, но не такими темпами и с другими металлами. С серебром — никогда…
Граев вдруг понял, куда клонит доктор. Отнюдь не к зеленокожим человечкам из тарелочки.
Даже детям известно, кого можно убить лишь серебряной пулей. Ликантропа. Вервольфа. Перекидыша. Или, говоря попросту, оборотня. Версия с Колывановым-инопланетником понравилась бы Граеву больше…
Как относиться к словам Марина, он не знал. С одной стороны, многолетний опыт свидетельствовал, что на суждения и выводы доктора можно полагаться уверенно. С другой — надо думать, все нынешние пациенты психушек тоже были нормальными — до определенного, критического момента. Так ничего и не решив, Граев решил дослушать доктора до конца.
— В общем, всем его органам в последние минуты катастрофически не хватало кислорода, патологические изменения характерные — мозг забирал все себе…
Граев не стал корить себя за прокол. За то, что не поискал на губах и под ногтями следы асфиксии. Ночью, под фонарями… Да и дыра в боку сразу пустила мысли в другое русло.
Марин продолжил:
— Но сами органы, да-а-а… Сердце, кстати, до самого конца работало как часы — нашпигованное этой гадостью.
— Так что с органами? — мрачно спросил Граев, решив не удивляться, если доктор скажет, что у покойного было две печени или три почки…
— Не знаю, Граев, это трудно выразить… Я вскрыл сотни трупов… Каждый орган сам по себе в пределах допустимого… но все вкупе производит одно впечатление — так не должно быть… Одни здоровые, как у младенца… другие в крайней стадии истощения, чуть ли не атрофированные… странное такое впечатление, что он умер в середине непонятного процесса. Избирательного старения?., или, наоборот, омоложения?.. Но бурные изменения в организме в эти два часа перед смертью происходили…
— А что с волосами?
— Не знаю. По крайней мере не сбриты. И не выдернуты — луковицы не повреждены. Просто выпали. От чего — неясно. Следов химио — или радиотерапии нет. Элементарно облысел всей поверхностью тела. Причем совсем недавно…
Граев успокоился — пока доктор не говорил ничего, противоречащего здравому смыслу и логике. Ну а в точности его диагнозов сомневаться не приходится.
— Значит, можно резюмировать: Колыванов был болен какой-то редкой болезнью. И диагностировать ее сейчас нельзя. Интересно… Могла она повлечь психические отклонения?
